Нэнси Холдер - Антология «Дракула»
Томпсона глубоко тронули эти строки, и он медленно и осторожно положил книгу на стол. От размышлений его заставил очнуться тихий шорох. Он обернулся и увидел высокую и молчаливую фигуру Каролидеса в стеганом белом шелковом халате. Одна рука грека лежала на ручке двери, ведущей в соседнюю комнату. Он скорбно смотрел на гостя. Томпсон отошел от стола:
— Прошу, простите меня. Я не имел права смотреть ваши книги. Я стучался и звал вас, перед тем как войти.
Каролидес грустно улыбнулся:
— Не извиняйтесь, мистер Томпсон. Я слышал вас.
Англичанин улыбнулся.
— Значит, эти книги предназначались для меня? — предположил он.
Каролидес пожал плечами.
— Возможно, — тихо проговорил он. — Как вам понравились стихи?
— Весьма любопытны, — отвечал гость. — Только…
— Возможно, вам некоторые формулировки показались туманными, а сравнения неуместными? Само собой, это перевод с греческого.
— Но о чем же оно? Стихотворение об отставке?
Каролидес подошел ближе.
— История из ее жизни, — просто сказал он. — Только здесь повествование ведется от имени рассказчика другого пола, мужчины. Она была замужем. Десять лет назад.
— И что случилось?
— Муж умер, — отрывисто бросил Каролидес. — Она несколько лет не могла прийти в себя. Мы стали больше путешествовать, я старался ее отвлечь. И вот она написала стихотворение от лица мужчины, оплакивающего свою погибшую возлюбленную.
— Понятно.
Какое-то время они стояли молча, погрузившись в раздумья.
— Строки прекрасны, — неуклюже похвалил Томпсон, чувствуя, что плохо выразил свой восторг.
— Благодарю, мистер Томпсон. Я подумал, что лучше предупредить вас, так как заметил, что вы с ней стали больше чем друзьями. Конечно, прошло уже много лет. Но такое глубоко ранит, и я не хочу, чтобы ей опять было больно.
— Понимаю.
Каролидес подошел к Томпсону и положил руку ему на плечо, что уже стало привычным жестом:
— Вообще-то, я собирался сказать, что Равенна хочет пригласить вас в один хороший маленький ресторанчик в городе. — Тут он взглянул на часы. — Скажем, через час? В вестибюле гостиницы?
7
Тихо и приятно играл цыганский оркестр, и кухня оказалась прекрасной. Только причудливое убранство показалось Томпсону несколько кричащим. Но он не вдавался в подробности относительно декора и еды, поскольку все его внимание полностью поглощала Равенна.
Она была одета в темное платье с глубоким декольте, шею украшал простой золотой кулон, и выглядела она сногсшибательно. Англичанин заметил, что каким-то образом — быть может, с помощью косметики — она замаскировала татуировки, за что он был ей благодарен, ибо они и так находились в центре внимания.
— Вы прекрасно выглядите, — это все, что он сумел сказать, пока они ждали десерт.
И Томпсон не погрешил против истины. После переливания крови Равенна преобразилась. Глаза девушки блестели, щеки рдели, она вся светилась и казалась такой жизнерадостной. Меланхолия бесследно исчезла, она часто улыбалась, обнажая превосходные белоснежные зубы.
— Все благодаря вам, мистер Томпсон, — тихонько проговорила она.
Англичанин смущенно пожал плечами. Равенна снова улыбнулась:
— Теперь ваша кровь бежит в моих жилах. А в моей стране это многое значит.
Томпсон ощутил беспокойство. И не в первый раз.
— Это самое малое из того, чем я мог вам помочь, — пробормотал он. — Что бы случилось в противном случае?
— Ах! — Равенна длинным шипящим звуком втянула в себя воздух. — Об этом лучше не думать! — Она опустила взгляд на белоснежную скатерть. — Сегодня вы получите вознаграждение.
Томпсон снова почувствовал себя ужасно неловко и сделал вид, что ослышался. Он не имел большого опыта общения с женщинами и был настолько неискушен, что побоялся превратно истолковать слова Равенны.
— Я уже вознагражден вашим обществом.
Они закончили с десертом и пили кофе с коньяком, когда подошел почтительный и учтивый менеджер.
— Гости господина Каролидеса, — сказал он Томпсону, но при этом посмотрел на Равенну.
Англичанин удивился. Может, этот ресторан тоже принадлежит Каролидесу?
Они возвращались в «Магнолию» в большом автомобиле. Теплый средиземноморский воздух трепал темные волосы девушки. Молча поднялись наверх в лифте. Томпсон проводил Равенну до ее люкса под номером сорок шесть, который располагался рядом с отцовским.
— Зайдете выпить на ночь?
Пренебречь таким приглашением было бы неприлично. К тому же оно прозвучало скорее как приказ, нежели вопрос. Девушка уже открыла дверь и включила свет. Он вошел вслед за ней и обнаружил точную копию номера Каролидеса. Томпсон увидел фотографию в золоченой рамке — фотографию Равенны и молодого человека исключительной красоты, с точеными чертами лица и отливающими бронзой кудрями. Девушка перехватила его взгляд:
— Прошлое никогда не возвращается. Остается лишь рыдать и хлопать крыльями, отгоняя приближающуюся тьму.
Опустилась тягостная тишина, и Томпсон поспешно сказал:
— Это в вас говорит поэтическая натура.
Она улыбнулась:
— О да. Я слышала, вы читали мои стихи.
— Надеюсь, вы не против.
Девушка покачала головой.
— Я бы назвал ваш вкус эзотерическим, — развивал тему Томпсон. — Хиромантия, магия и прочее.
— Мне это кажется очень увлекательным. Могу я предложить вам бокал замечательного вина, которое мы пьем в особых случаях?
Томпсон согласился и присел на огромный диван в стиле рококо, который занимал треть длины комнаты. Девушка поднесла собеседнику хрустальный бокал с золотой каймой, и они выпили молча. В неясных видениях проходило время. Томпсон очнулся и обнаружил, что лежит на диване. Комната погрузилась во тьму, лишь бледный свет проникал сквозь жалюзи. Рядом с ним лежала обнаженная Равенна. Она помогла Томпсону раздеться, и они неистово занялись любовью. Казалось, они предавались страсти часами. Он вышел из номера девушки уже после трех утра. Разыскав свою комнату, Томпсон принял душ и упал на кровать. Никогда еще он не чувствовал себя таким счастливым.
8
На следующее утро англичанин рано спустился вниз, но Равенна его опередила. В пустом ресторане единственный официант, зевая, стоял у кофеварки в дальнем углу. Руки Равенны и Томпсона встретились под столом.
— Как спалось?
Англичанин рассмеялся.
— Урывками, — признался он. — Надеюсь, мы не разбудили вашего отца в соседнем люксе?
Девушка удивленно вскинула брови:
— Разве вы не помните, что я говорила вам на плоту? Его бы рассмешили эти ваши слова.
Томпсон был озадачен:
— Я вас не понимаю.
Равенна искоса взглянула на него:
— Он мне не отец, а муж.
— Муж?!
Англичанин почувствовал, как накатила тошнотворная помпа ужаса. Казалось, что его предали. Словно загнанный в угол зверь, он огляделся вокруг. Равенна положила свою прохладную ладонь ему на руку, словно утешая расстроенною ребенка.
— Я так надеялся… — порывисто вскричал он.
— Не стоит отказываться от надежд, — тихо проговорила Равенна.
Томпсон уже было вскочил на ноги, но, заметив удивленный взгляд официанта из дальнего конца зала, торопливо опустился на место.
— Что мне ему сказать? — горько спросил он. — Это предательство…
Она вновь рассмеялась:
— Вы не поняли нас. Мы с ним не относимся друг к другу как к собственности.
— Что вы имеете в виду?
— Именно то, что вы слышали.
На стол упала тень, и за спиной англичанина возникла высокая фигура Каролидеса. Он мягко толкнул Томпсона на стул. Сел напротив. И впился в него своим гипнотическим взглядом.
— Позвольте вам объяснить, мистер Томпсон. Ради спасения Равенны нам нужна была ваша помощь. Скажем, мы так условились. Да, мы обманули вас, но ради хорошего дела. Это ничего не меняет и на наши отношения не влияет.
Томпсона обуял гнев:
— Как вы могли потворствовать супружеской неверности!
Равенна умоляюще смотрела на него, но англичанин не обратил на это никакого внимания.
— Послушайте, — сказал Каролидес таким тихим, монотонным голосом, что Томпсон даже затих. — В соответствии с нашей философией агапе женщин нельзя рассматривать как собственность, которую можно купить или продать. Полагаю, смысл стародавней нравственности и верности давно канул в Лету. Мы с Равенной живем гражданским браком. Красавицы должны одаривать очарованием встречных, коль скоро это не вредит окружающим. Так что не берите в голову.
Томпсон был глубоко оскорблен, хотел возмутиться, но властный пристальный взгляд Каролидеса пригвоздил его к месту, и англичанин промолчал. Грек продолжал еще тише:
