Школьная осень (СИ) - Рюмин Сергей
— Толково!
— М-да, — согласился Василий Макарович. — А я не догадался.
Зачем я срезал волосы и взял у старухи кровь, честно говоря, я и сам не понял, действуя чисто по наитию. В учебнике по магии крови в первом параграфе я успел прочесть, что кровь я является носителем информации… Может быть, поэтому?
— Выходи! — скомандовал я. Старуха, кряхтя и охая, стала выкарабкиваться, точнее, выползать с сиденья. Видимо, сил у неё оставалось совсем немного. Селифан помог, вытащил её наружу. Старуха прислонилась к грязному боку «уазика», уперлась в него одной рукой, пытаясь встать ко мне лицом. Стоять даже так, опираясь на машину, ей было тяжело. Селифан поддержал её под другую руку.
Я пустил в неё «айболита». Бесполезно. Ну, почти бесполезно. Конструкт бесследно растворился в теле. Бабка чуть дёрнулась, подняла голову, не отрывая руки от борта машины, и невесело ухмыльнулась.
— Уже почти не помогает, — проскрипела-просипела она. — Колдун пробовал…
Вот куда мои амулеты-карандаши подевались!
— Сейчас я с тебя сниму сетку, — сказал я. — Будь готова дать клятву.
Старуха кивнула и бессильно опустила голову, уже не в силах её поднять. Я запустил в неё щупальце «живой» силы, ухватил «узелок» «сетки», потянул на себя. Конструкт распался, развязался, как плохо завязанный шнурок. Бабка застыла, видимо, прислушиваясь к своим ощущениям. Я ввалил в неё еще «айболита», потом «хвост ящерицы». На этот раз «исцеление» подействовало, как и «регенерация».
Старуха медленно выпрямилась.
— Охо-хо… Охохонюшки мои… — выдохнула она.
— Клятву! — напряженно сказал я, готовый спустить на неё заклинание «паралича». — Клятву — мне!
— Обещаю никому и никогда не причинять вреда не напрямую, не опосредованно, — выдохнула ведьма, — ни человеку, не имуществу его, если мне не будет прямая угроза жизни. Клянусь в этом своей силой, солнцем и луной, землей, солью и огнем.
Как только она произнесла эти слова, её аура полыхнула зелеными искрами. Василий Макарович отшатнулся, а Селифан и вовсе повалился на землю. Я почти физически ощутил, как на меня накатила невидимая волна, едва не сбившая с ног.
Ведьма выпрямилась во весь рост, пошевелила плечами. Я в ожидании встал перед ней, держа наготове заклинание «паралича».
— Как хорошо-то! — выдохнула она. И внезапно поклонилась мне в ноги до самой земли. Я отшатнулся.
— Ты что?
— Прости меня, чародей! Век должна тебе буду! — выдохнула она, выпрямляясь. — Не держи на меня обиды.
— И ты прости! — она повернулась к Селифану и тоже поклонилась ему, но не в ноги, а в пояс.
— Спасибо тебе, колдун, что спас меня, — она повернулась к Василию Макаровичу. Поклонилась ему. Лесник смутился.
— Что я… Это вот он, — он показал рукой в мою сторону.
— Ему особая моя благодарность, — сказала старуха. — И долг жизни.
Хотя какая старуха? Бабка молодела на глазах. Пигментные пятна бледнели, кожа становилась светлее и светлее. А скоро вообще на щеках у неё заиграл румянец! Только вот одежда… Лохмотья какие-то портили весь облик. Да и пованивали они, честно говоря. Как там у Ильфа и Петрова — воздух не озонировали!
— Есть, во что переодеться? — спросил я у лесника. Он озадаченно покачал головой.
— Да так доедем! — легкомысленно отозвался Селифан. Бабушка с некоторым осуждением глянула на него, вздохнула.
— В принципе, можно и у меня помыться, — пожал я плечами. — Какой-нибудь старый халат выделю…
— Не в обиду? Не в убыток? — повернулась ко мне ведьма.
— Да поехали, поехали! — махнул рукой я. Аура у ведьмы была большая, яркая, но чернота, как говорится, имела место быть. Не одного человека, видно, отправила ведьма на тот свет.
Перед подъездом я остановился, повернулся к ней. Лесник и оборотень остались в машине.
— Не дай бог… — предупредил я её.
— Клянусь силой своей, никому, никогда, ни тебе, ни твоим родным и близки не причинять вреда ни прямо, ни опосредованно, — повторила ведьма и добавила. — Я ж долг жизни перед тобой имею, Антон!..
И буркнула:
— Эх, молодежь, учить вас и учить…
На моё счастье, maman куда-то ушла. Я показал ведьме ванную, включил-выключил воду.
— Да что ж я, совсем что ли дикая? — засмеялась она. — Разберусь.
Из одежды я предложил ей старый материн халат и свои трико — старенькие, но чистые, постиранные. Она благодарно кивнула мне и закрылась.
Она управилась быстро, минут за десять. Maman еще не пришла. Ведьма собрала свои вещи в охапку и направилась на выход.
— Меня зовут Цветана, — сообщила она. — Жить буду в Кочарах, рядом с Селифаном. Там много пустых домов. Если заедешь, привечу. Мой дом для тебя всегда открыт.
Она снова поклонилась мне. Я проводил её до машины. Вспомнив про амулеты, протянул пачку карандашей леснику. Он благодарно кивнул мне и пожал руку.
— Кто это?
В дверях подъезда стояла тётя Маша, наблюдая за отъезжавшим «уазиком».
— Из деревни, — ответил я уклончиво. — Гости приезжали, соседи.
— Понятно, — непонятно ответила соседка и заметила. — А бабка-то непростая.
— В смысле? — попытался уточнить я.
— Ведет себя по-деревенски, — сказала тётя Маша. — Простецки вроде как. А иногда проскальзывает у неё что-то такое… Ты видел, как она шла к машине? Спина прямая, походка плавная, чисто графиня. А повернулась к тебе поручкаться-попрощаться, сразу деревня-деревней! Непростая бабка, совсем непростая.
Глава 17
Глава 17
Баре и холопы
В понедельник с утра удивила Светлана — она в школу не пришла. Причем о причине её отсутствия никто не знал, включая нашу класснуху. На своем уроке — литературе — она внимательно оглядела класс, остановилась было взглядом на мне, отвернулась и сказала, не обращаясь ни к кому конкретно:
— Сходили бы к ней, проведали. Вдруг что случилось?
— А можно прямо сейчас? — предложил хитрющий Севка Щеглов.
— После уроков! — отрезала Лавруха. — Будем считать это комсомольским поручением. Понял?
Севка огорченно кивнул. Ни к какой Светке ему да еще после уроков идти совершенно не хотелось, но с Лаврухой спорить ему было совершенно не с руки. Уж очень нетвердая «тройка» у него была по русскому. А Нина Терентьевна — учитель дотошный…
— Что с ней, не знаешь? — вполголоса спросил у меня Никитос.
— Откуда я знаю? — удивился я. — У нас с ней развод и девичья фамилия! Если уж Тараскин не в курсе…
Юрка скорчил такую мину, что я чуть не засмеялся.
— Нашел, у кого спросить…
Наша творческая беседа была прервана в самом разгаре. В дверь постучали, но входить не стали. Лавруха на минуту вышла из класса, прервав объяснения, а когда вернулась, скомандовала:
— Ковалёв! На выход.
И добавила:
— С вещами. Кажется, ты сегодня уже не вернешься.
— Прощай, Тоха! — вслед мне схохмил Севка. И тут же, уже в коридоре, я услышал металлический голос Лаврухи:
— Щеглов, к доске!
— Не повезло Севке! — сказал я вслух. — Допрыгался.
— Дотрепался! — улыбнулся мне Устинов, протягивая руку. — ничего, что я к тебе вот так?
— Нормально, — отмахнулся я. — Здорово!
Мы пожали друг другу руки.
— Дело есть, — сообщил Устинов. — Помощь твоя нужна.
— Ну, конечно, — усмехнулся я. спускаясь за ним вниз по лестнице к раздевалке. — Иначе бы ты разве приехал?
— Ладно, не гуди! — ответил Устинов. — Вон, с уроков тебя сняли. Разве плохо?
Кэгэбэшник приехал ко мне на своей «трёшке», которую загнал прямо во двор, где стояла директорский «москвич».
— Поехали! — он открыл мне дверь.
— Сначала объясни, куда? — я упрямо встал возле автомобиля, почему-то совсем не желая ехать куда-то в неизвестность.
— По дороге объясню! — настаивал Устинов. Я вздохнул.
— Ладно, — сдался он. — Нашему одному очень заслуженному и уважаемому сотруднику нужна помощь. И, похоже, помочь сможешь только ты.
