Мария Артемьева - Темная сторона Москвы
Механический балаган
Девичье поле
В 1840 году на пасхальные празднества впервые были доставлены из Европы в Москву механические аттракционы — новейшее достижение инженерной мысли для развлечения публики.
Издавна каждый европейский аристократ, не говоря уж о царствующих особах, почитал за особую заслугу перед цивилизацией возвести нечто увеселительное, чтобы поразить окружающих роскошью, размахом и диковинностью выдумки. Так что в просвещенной Европе на этом пути много прогресса было достигнуто — начиная с маскарадов в Венеции, «священного леса» в Бомарцо, виллы «монстров» и Версальских садов с шуточными фонтанами, каскадами и гротами.
Достойнейшие художники и ученый люд прилагали руку: сам гениальный Леонардо в какой-то год для именин своего покровителя изготовил механического человека из бронзы, который поставлен был в гроте у воды и при появлении лодки с гостями вставал и снова садился, будто приветствуя посетителей. Ну и визгу было!.. Дамы кричали, завидев внезапное движение железного болвана. Мужчины — и те не могли удержаться — в испуге хватались за шпагу!
Тем временем в родных пенатах лучшим развлечением еще считались качели и ледяные горки. Но и в отечестве среди знати пошла тоже мода на устройство увеселительных садов. А там и купцы многие заинтересовались: начали строить на своих землях карусели с лошадками и лебедями, с музыкой и иллюминацией, горки, кегли, балаганчики с кривыми зеркалами для смеху и всякое тому подобное. Оказалось: на шуточных забавах можно нешуточные деньги загрести!
Некто Федор Зверев, предприимчивый негоциант с Нижней Масловки, почуяв живой финансовый интерес, вложился в устройство развлекательного уголка. Держал он у себя всего ничего: две карусели для взрослых и одну поменьше, для детишек, да «гигантские шаги» — особые качели, где за веревку цепляешься и пошел отмахивать, будто Гулливер, вокруг столба. Простенько, но с азартом.
Процветало до поры зверевское заведение. За год удалось Федору увеличить свой капитал вдвое.
Но в 1840 году приключилось несчастье.
Прибыли в столицу два немца, арендовали на Девичьем поле местечко и буквально в три дня с двумя всего лишь помощниками установили такие аттракционы, что всем предыдущим труженикам на ниве веселья не до смеху сделалось! Публика валом повалила на новое чудо. У немцев и музыка звончее, без скрипа, и освещение ярче, чем у московских конкурентов. А всего пуще, конечно, то, что — новинка!
Надоели москвичам качели и карусели, вся эта кондовая простота. Публика возжаждала прогрессу.
Если уж публике нашей что прискучит, то уж ее обратно никак не свернешь. Развлекателю же среди прочих коммерсантов всегда приходится бежать впереди паровоза, потому как что-что, а развлечения надоедают быстрее всего. Такова уж человеческая природа: на новенькое все горазды.
Федор Зверев, подсчитывая внезапные убытки, волосы на голове рвал, злобясь на московских обывателей. «Вот ведь тупое скотское любопытство! И мои качели нехороши вдруг сделались. Это чем же, интересно?!» — переживал Федор.
Но в глубине души сознавал: было в немецком парке такое, чего отродясь в Москве не видывали, чему никакие качели-карусели, пусть и самые роскошные, даже в сравнение не годятся. Большой механический балаган с названием «Ужасное путешествие».
Вот чему завидовала купеческая душа!
И было за что.
Действовал удивительный балаган так: каждый купивший по три копейки билетец приглашался садиться в самодвижущиеся сани. Сани заезжали по рельсам в темный тоннель, нарочито тускло освещаемый фонариками… Тут-то и начиналась потеха!
Пока поезд с седоками медленно двигался сквозь тьму… тут и там выскакивали перед санями то черепа с продавленными глазницами, то пляшущие на веревках скелеты, то разъяренные пираты с синими рожами, то палачи с топорами.
Сани в поезде, надо сказать, вели себя предательски. Если гигантские пауки внезапно повисали на нитках перед самым носом и посетитель вопил от ужаса, сани нарочно медлили, чтобы мохнатые ноги чудовища непременно задели лицо человека. А потом уносились с дьявольской скоростью, так, что дух захватывало — не ровен час о стену разбиться!
Но сани не разбивались. Следовали дальше, и за каждым поворотом открывалось среди тьмы какое-нибудь ужасное зрелище, от которого люди даже с крепкими нервами вздрагивали всем телом.
А в конце безумного путешествия, что называется, на закуску — особый трюк: из темноты высовывалась и хлопала каждого по плечу чья-то окровавленная рука.
Дни напролет над балаганом летали вопли, и визги, и нервный хохот возбужденной публики.
Можно представить, какое жгучее любопытство разжигали в москвичах все эти звуки! И стар и млад во всеобщем ажиотаже стремились испробовать новинку.
Владельцы на самом видном месте повесили предупреждающее объявление: мол, так и так, не обессудьте. Нервным, детям нежного возраста и в особенности дамам в известном положении посещать аттракцион не рекомендуется.
Хитрюги немцы! Это их объявление еще сильнее публику в охоту вводило.
У граждан в моду вошло испытывать храбрость на «Ужасном путешествии». А как удобно было молодежи ловить моменты в темных тоннелях — иная перепуганная барышня от страха даже и поцелуя не замечала (или делала вид, что, впрочем, по сути одно).
И, несмотря на то, что самая солидная часть общества сочла механический балаган развлечением вульгарным, почти безнравственным, он, разумеется, сделался весьма популярным у всей Москвы. Только о нем и разговоров сделалось в городе!
У Федора же Зверева барышей не стало вовсе: гостей всех немцы к себе переманили. Впору по миру идти.
Но не так прост был московский негоциант. Положил себе на ум этот Федор Зверев пробраться в немецкий балаган тайком. Чтобы разглядеть всю механическую игрушку изнутри, без спешки. Дознаться — как устроена хитрая инженерия, как работает. Любопытно. А может, удастся и самому что-то для дела перенять?! Ну, а ежели нет, так уж напортить немчуре от души: камешек в зубцы подложить или песочку в шестеренки подсыпать. Пусть знают наших!
С вечера Зверев несколько раз с публикой прокатился на «Ужасном путешествии» — для виду. А там, улучив момент, выскользнул из саней и укрылся за выступом искусственного ландшафта, представляющего каменоломню. Притаился во тьме, ожидая, когда огни в тоннеле погаснут, и балаган закроется.
С собой у него была особая негаснущая свеча в фонаре. С ее помощью надеялся он хорошенько все рассмотреть.
Получилось, как и задумывал Федор. Жадно покусывая от нетерпения пальцы, отсидел он все положенное время в своем укрытии, пока, наконец, не остановили снаружи механический балаган. Движение саней с гостями прекратилось.
Федор тут же выбрался из своего угла. Воспользовавшись тем, что нерасторопные немцы не отключили еще освещение, он бросился вперед по тоннелю, радуясь удачной выдумке, спеша разглядеть хорошенько фигуры механических кукол, маячившие невдалеке.
Острая жажда знания двигала им и нестерпимое любопытство — и то и другое, как известно, — основные причины научного прогресса.
В это время Вильгельм Копф, один из владельцев балагана, выключив, как следовало, механизмы, отправился на профилактический осмотр механизмов. Немцы за своим заведением следили весьма тщательно. Каждый из них по очереди проверял всю инженерию несколько раз в неделю: в понедельник, среду и пятницу.
Была как раз пятница.
На свои осмотры Копф выходил обычно пешком — для моциона и пользы здоровью. К тому же пешком ему казалось удобнее и быстрее. Все равно ради каждой мелочи в конструкции пришлось бы из саней вылезать.
Двигался Вильгельм Копф, суховатый жилистый немец с суровым лицом, по полутемному тоннелю, помахивая масляным фонарем, и часто кивал собственным мыслям — будто приветствуя старых знакомых: так, так, о, йа, гут…
Пиратам с синими рожами кивнул и подмигнул. Палачу с топором, глазеющему на немца из-за угла, деловито поправил красный колпак на голове. В прорезях из-под колпака сияли черные глаза, казавшиеся совершенно живыми в причудливом мерцании масляного фонаря и тускловатого газового освещения.
Тень паука висела над головой немца, лапки подрагивали, словно от возбуждения при виде жертвы. Но это просто сквознячок в тоннеле гулял. И шевелил шерстинки, из которых были изготовлены лапки искусственного паука.
— Гут. Йа, йа, — покивал немец. Все ему нравилось. Механизмы работали исправно, куклы и муляжи были в порядке. Владелец с довольным видом двинулся дальше, вглубь тоннеля.
Следующее помещение балагана представляло собой тесную площадь средневекового городка в базарный день. В такие дни в городках обычно намечались публичные казни. Оно и понятно: простому люду было удобно провести время и с пользой, совершая покупки, и весело — поглядеть на мучения преступника. Власти же полагали необходимым донести до населения правильные идеи, а именно: устрашись, всякий злодей, глядя на муки себе подобного, и не греши против власти, ибо наказание ужасно и неминуемо.
