Очевидное-Невероятное (СИ) - Главатских Сергей

— Ну что ж, — похвалил меня Менделеев, — и этого не мало! Прибор называется темпераметр и, если припомощи градусника вы можете измерить температуру пациента, то вот это нехитрое приспособление чётко определит его темперамент. Согласитесь, в нашем случае, это куда важнее, чем тупо температура тела. — Он вынул прибор из футляра и, если б я не знал что это, я бы точно подумал, что передо мною обычный ртутный градусник! — Сходство, как видите, не только внешнее, но и функциональное. Та же шкала, те же параметры и даже нормы, вы не поверите, те же самые, что и при измерении температуры. Просто направляете прибор на объект и через пару минут получаете абсолютное значение, соответствующее его характеру, манере поведения и прочее, и прочее. К примеру, сегодня у меня случилась бессонная ночь и я буквально валюсь с ног. Знаете, что показывает прибор? 32, 5. Такого низкого темпераметра у меня не было никогда! Вот вы и подумайте, можно иметь с таким человеком дело или нет? — Он уложил прибор в штатное место и протянул мне футляр. — Берите, вам он нужнее, чем кому бы то ни было.

Я охотно принял подарок, не выказав при этом ни тени сомнения в его подлинности.

Химик проводил меня до двери и перед тем, как захлопнуть её за моей спиной, взял меня под локоть своею всё ещё сильной рукою и решительно развернул к себе лицом.

— Прошу вас, про папиросу никому не говорите. В ней, сударь, моя последняя надежда. Дни мои на этом свете близятся к завершению, но только я сам могу решать, какой из них станет последним. И поможет мне в этом мой «Поднебесий». Вы всё поняли, голубчик?

Получив от меня обещание хранить молчание, старый учёный добродушно похлопал меня по плечу. Затем мы попрощались, и я с лёгкой грустью покинул гостеприимного старика.

В Коридоре ко мне подошёл человек в рясе священника, правда, ряса почему-то была не чёрного цвета, а белого в синий горошек. Кому как, но моих религиозных чувств этот прикид совершенно не оскорбил — просто потому, что у меня их никогда

не было. В отличие от многочисленных знакомых, имевших эти чувства чаще всего из чисто практических соображений, я, как человек малопрактичный, предпочитал не заводить их вовсе. «Зачем надевать на голову тёплую шапку, если на улице итак тепло? — думал я. — Даже, если это шапка Мономаха!»

То же отношение я испытывал и к религиозной символике. Возьмём главный визуальный жупел — крест, так вот крест для меня означал совершенную безделицу, что-то вроде пустышки на верёвочке. Стоит ли удивляться тому, что увидев на груди горошкового батюшки резиновую соску, напоминавшую флешку, я счёл это вполне нормальным и справедливым. Священник представился мне отцом Никоном, хотя, если честно, в этом цветовом исполнении он больше походил на мать.

Я быстро сверил список — прокси-патриарх Никон значился там в числе первых. Признаться, меня поначалу удивила приставка прокси, но совсем скоро я понял, что без неё священный статус патриарха вообще ничего не стоил! Кстати, она употреблялась также и в отношении Храма.

— Понимаю, что наши ведомства имеют мало общего, — сказал батюшка, голос у него был приятный и убаюкивающий, ему бы сказки на ночь читать. — И всёже предлагаю вам как-нибудь забежать в прокси-Храм, не помолиться, так побеседовать о нуждах насущных. По ходу откроем вам личный небесный аккаунт. В конце концов, одно дело делаем.

— Вряд ли, батюшка! — Я решил не церемониться, итак много вникаю и соболезную. Одел бы тогда другой костюм, что ли — там ведь разные были. Например, Санта-Клауса. А ещё лучше — Мистера Икса. — Поэтому давайте прямо сейчас решим наши вопросы и бодро разбежимся. Вопросов, собственно, не много. Откровенно говоря — один. Вы вступаете в члены ЧК или нет?

— А у меня есть выбор?

— С учётом того, что Квадрат — чёрный, там может встретиться, кто угодно. Может, ангел, но, может, и Сатана! Поэтому — смотрите, никто никого не принуждает! Типун мне на язык!

Тут, надо признаться честно, священник совершил нечто абсолютно несовместимое с его званием и саном! Сперва (Бог ты мой — это было только начало!) он доверительно взял меня под руку и, приблизившись к уху, насколько это возможно, прошептал:

— Они все лицемеры! Я про Консилиум! Вяжут буквально по рукам и ногам! Буквально! Святую веру почитают за снижение энергии и, страшно сказать, фобию! Ну, вот вы умный человек, ну скажите мне, причём здесь фобия? Известно же, что фобия — состояние, вызванное влиянием Фобоса, спутника Юпитера, согласны?

— Трудно спорить с истиной, — без тени сомнения сказал я. — Лунатизм вот из той же оперы!

— Именно что! — обрадовался батюшка. — А, коли так, это уже, извините меня, астрология в чистом виде! Они что меня, за астролога тут держат? Если же я, паче чаяния, не соглашаюсь, тут же начинаются постыдные уколы в мой адрес!

И он, задрав рукав, показал мне руку со множественными следами от инъекций.

— А раз так, значит, хрен вам, а не храм!

Батюшка поднял подол рясы и принялся расстёгивать ширинку!

— Их ошибка в том, сын мой, что они своими скудными мозгами не способны оценить подлинную силу веры! Смотрите же — вот как отвечает на их сраные уколы истинный сын прокси-Храма! Вы, кстати, видели его?

— Кого? Хрен?

— Храм.

— Его видно отовсюду, — сказал я безотносительно.

— Ну и как вам? — становясь в боевую стойку, спросил отец Никон.

— Богу — Богово, а кесарю — кесарево, — вот единственное, что пришло мне в эту минуту на ум.

Прокси- патриарх, меж тем, вдохнул в себя весь имеющийся в Коридоре, воздух, после чего стальная струя презрения мощно ударила в стену, хранившую на себе нестираемую надпись «Попка — дурак!»

Сполна удовлетворив акт священной мести, отец Никон привёл себя в надлежащий вид.

— Но это, Зигмунд Фрейдович, не главное! С чиновничьим беспределом вера ещё как-то уживалась, но вот, что прикажете делать с паствой? Как вернуть доверие детей божьих к отцу их вседержителю? И вот что я придумал, сын мой! — Батюшка прижал палец к губам, тот же самый палец, что минуту назад бессовестно расстёгивал ширинку! — Я, как руководитель субъекта верховной божественной федерации, решил поменять юрисдикцию! Вы же допускаете инициативу снизу?

— Это философский вопрос, — ответил я, ошарашенно озираясь по сторонам. — А можно как-то пояснее, батюшка?

Я никак не мог понять, к чему он клонит? Я-то думал, что ряса в горошек — это предел идиотизма и невежества! Признаюсь вам честно, с какого-то момента я начал по-настоящему бояться за свою жизнь!

Ещё больше, чем поведение святого отца, меня удивило то, как относились к его чудачествам, проходившие мимо нас, братья и сестры! Многие из них просто отводили взгляд, как делают это все нормальные люди, увидев на обочине неожиданно возникшую кучу дерьма. Некоторые, напротив, проявляли интерес и даже останавливались убедиться в том, что увиденное ими — это не плод их больного воображения, а суровая правда жизни. А были и такие, кто вполне разделял столь экстравагантное поведение клирика, полагая, что подобная манера поведения являет собою высочайший образец нравственности и благочестия и тут есть и чему учиться, и чему следовать! «Значит, — подумал я со страхом, — эти, последние так же относятся и ко мне, воспринимая меня в этой системе координат, как нечто совершенно допустимое и органичное!»

Отец Никон понял, что слегка перегнул палку. Он взял в рот соску-флешку, почмокал губами, помолился и сделал небольшую дыхательную гимнастику.

— Я решил осуществить тотальный духовный апгрейд или, говоря проще, поменять Бога, — сказал он так, словно собирался сменить обувь. — Старый вышел из доверия и боле совершенно непригоден для употребления. Времена меняются, люди уже не те, что прежде, понятие «Голгофа» стало для них чем-то вроде «Гы-гы-гы», а сами они окончательно опошлились и отупели! — Патриарх выплюнул, наконец, пустышку и посмотрел вдаль. — Да святится имя Твоё, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе!