Барышня ищет разгадки - Салма Кальк
— Получили хорошую новость? — спросил Брагин, усаживаясь за стол.
Уж наверное, моя улыбка шире плеч и сияет на весь подвал.
— Точно, — кивнула я.
В принципе, можно было сказать, что вернулся Соколовский, но… вдруг лучше пока ничего не говорить? Да меня, в общем, и не спрашивали. Но когда я дописала все бумаги и аккуратно сложила их в папку, Брагин глянул на меня и сказал:
— А ступайте уже, Ольга Дмитриевна. Если вдруг что — ну, завтра уже тогда.
— Благодарю, — я его только что не расцеловала.
Подхватила свой тулуп и платок, даже надевать не стала, и шагнула в знакомый дом.
И первым делом увидела даже не Мишу, а его отца — сидит в кресле, смотрит сурово, а увидел меня — так и вовсе.
У меня сердце куда-то ухнуло — неужели всё так плохо, что он явился лично? Или… там что-то ещё?
— Ой, — вылетело у меня от неожиданности. — Здравствуйте.
— И вам доброго дня, — кивнул мне Соколовский-старший. — Ольга Дмитриевна, верно я помню?
— Верно, — кивнула я.
Надо же, помнит. С чего бы? Запомнил всех, у кого был на экзамене? Или женщины не так часто тот экзамен сдают?
И что они тут обсуждают? И… а не пойти ли мне вообще домой?
Но Миша поднялся — правда, держась за кресло, кликнул Алёшку, велел забрать у меня шубу и кормить меня немедленно, потому что со службы, а мне — садиться и смирно ждать тарелок и чашек.
— Сколько сегодня было?
— Трое, — отмахнулась я. — Все однотипные, из одного горшка тухлятину ели.
Кто-то усмехнулся слева от меня, я глянула — точно, там в таком же глубоком кресле сидел ещё один неизвестный мне человек. Некромант. Что за нашествие некромантов в наш тихий маленький город?
— Ольга Дмитриевна, вы раньше не встречались с Иваном Алексеевичем Куницыным? — спросил меня Севостьян Михайлович.
— Нет, не доводилось, — пробормотала я.
Чего он на меня так смотрит-то? Нет, почему они оба на меня так смотрят, что со мной не так?
Я нерешительно взглянула на Мишу, но тот, кажется, тоже ничего не понимал, как и я.
— Я должен задать вам, Ольга Дмитриевна, один вопрос. И буду весьма благодарен, если вы на него ответите, — старший Соколовский не сводил с меня глаз.
— Хорошо, — я неуверенно кивнула.
— Кто ваши родители и где они сейчас?
Да сдались всем мои родители!
— Очень далеко. Я не имею возможности попасть туда.
— Возможности есть всегда, — пожал он плечами. — И всё же? Это важно, Ольга Дмитриевна, в самом деле важно.
— Отца моего я не знаю, они с мамой расстались до моего рождения, — выдыхаю. — Мама… далеко отсюда, можно сказать — в Другом Свете.
— А можно сказать?
— Ещё дальше.
— Но она жива?
— Позапрошлой осенью была жива и благополучна, а после я не имела о ней сведений, — хоть о чём-то можно говорить честно и открыто.
— А другие ваши родные?
— Бабушек и деда нет в живых.
— А как их звали, не подскажете? — старший Соколовский говорил вкрадчиво, но игнорировать его было невозможно.
— Отец, отстаньте от Ольги, — нахмурился Миша.
— Сядь уже и молчи, болезный, — отмахнулся тот и взглянул на меня особенно сурово.
— Филипповы, Дмитрий Васильевич и Зинаида Ивановна, и Рогнеда Витольдовна Спасская, — ответила я.
Странный звук справа мог издать только тот непонятный мне господин Куницын — не то вздох, но не стон. А старший Соколовский взглянул на него и усмехнулся.
— Смотри, и не говори потом, что не видел.
Я не понимала ничего, решительно ничего. Впрочем, Миша тоже не понимал, да и господин Куницын, кажется, от нас в этом плане не отличался. Смотрел на меня, не сводил глаз. А потом вдруг заговорил:
— А матушка ваша, прелестное дитя… Люба, да? Её зовут Люба?
— Да, но что вам до моей матушки? Она, я полагаю, благополучно замужем и вообще счастлива… наверное.
Я не представляю, что дома говорят о моём исчезновении. С другой стороны, в мире ежедневно пропадает множество людей, и я — только одна из них. Я не знаю, горевали ли обо мне тётя Галя и мама, уж наверное, маме сообщили, что я куда-то делась.
Куницын подался вперёд, смотрел на меня жадно, не отрываясь.
— Верно, вы — вылитая Люба, — проговорил он потрясённо. — Она ведь такой и была, именно такой. Глаза только матушкины, — сообщил он старшему Соколовскому.
— Разглядел, называется, — усмехнулся тот. — И то слава богу. Не знаю, на мой взгляд, барышня — вылитая Рогнеда Витольдовна, особенно когда берётся колдовать. Я был на её выпускном экзамене от министерства, — пояснил он потрясённому Куницыну. — Барышня одарена весьма и весьма, и, как я понимаю, служит усердно и справляется. Верно я думаю? — пронзил он взглядом сына.
— Верно, так и есть, — произнёс тот.
— Ладно, побеседуйте тут, — старший Соколовский поднялся и вышел, в той стороне, я уже знала, библиотека.
И мы остались втроём — Миша, этот непонятно откуда взявшийся Куницын и я.
— Что, чёрт возьми, происходит? — я хотела выразиться сильнее, но подумала и в последний момент не стала. — Миша?
— Я бы сам понимал, — мой прекрасный Миша тоже выглядел как из-за угла мешком напуганный. — Отец и Иван Алексеевич явились вчера вечером в связи с доносом и расследованием, а потом ещё помогли нам в Александровском. И почему вдруг отцу стали интересны твои родители, и откуда он знал твою бабушку — я пока не понимаю.
— Оттуда, Мишенька, что бабушка Ольги Дмитриевны моя матушка, — тихо произнёс Куницын. — Ты не мог быть с ней знаком, потому что она… она была далеко. Потому что растила мою дочь. И… как я понимаю, вырастила и выучила.
И вот тут я, что называется, охренела. Закрыла ладонями непроизвольно раскрывшийся рот и не могла произнести ни звука.
— Вы хотите сказать, что Лёля — ваша дочь? — мне показалось, что Миша сейчас кого-то в лучшем
