Ловушка Пандоры (СИ) - Стас Кузнецов
Матфей взял с тумбочки бутылочку с водой и сделал пару глотков. Вода оказалась теплой и безвкусной. Он плеснул немного в лицо, стараясь сбить неприятный сон. Но лишь намочил подушку. Одной рукой попытался поставить бутылочку на место, в то время как другой потянулся за полотенцем на спинке кровати. Полотенце соскользнуло на пол, Матфей отвлекся на него и промахнулся бутылкой мимо тумбы. Остатки воды пролились на пижаму.
— Мертвецы не храпят, — проворчал Матфей, вытирая лицо добытым из-под кровати полотенцем и, перевернув мокрую подушку другой стороной, переложил ее повыше, чтобы удобней сесть.
— Кто знает? Ежели не упокоенные, то и не такие страсти творят, вон по телевизеру, я видал, как ходют они, значит, и требуют вкусить живой плоти.
— Ну, это же в кино?
Матфей наклонился, стянул с тумбочки карандаш и планшетник с прикрепленным к нему листом, стал по привычке чиркать, особенно не вникая, что именно, так, для спокойствия.
— Вот и я говорю, что ходют и едят живых, а какая разница в каком месте, главное, что вкусно.
— Вы стебетесь? — Егорушка смотрел серьезно и наивно, Матфей не выдержал и добавил очевидное. — Как бы, разница есть!
— Не такая существенная, как ты думаешь, Матюша.
— Да, я так думаю. И все нормальные люди так думают, — хмыкнул Матфей.
— И как оно? Нравится быть среднестатистическим обывателем?
— Не жалуюсь.
— А зря, гениальность — это отклонение от нормы.
— Обойдусь без отклонений!
От Егорушки начинала кипеть голова. Матфей отложил набросок на колени и потер переносицу, старик цепко вгляделся в рисунок и заулыбался.
Матфей, проследив за его взглядом, вздрогнул, перед ним лежал портрет той самой девочки с куклой из сна, босой, в длинной ночнушке, а вокруг нее — лес и снег.
— А отклонениям обойтись без тебя уже никак не можно! — довольно захихикал Егорушка.
Старик не мог знать, что снилось Матфею. Скорее всего, Матфей проболтался о девочке, мямля во сне, старик же использовал подслушанное им таким мерзким способом. Ничего удивительного во всем этом не было, но все равно сделалось не по себе.
— Ой, да говорите что хотите, мне плевать.
— Эт все пустяки, — махнул сухонькой рукой Егорушка. — Я не о том с тобой говорить хотел, я вот чаго углядел-то, у тебя крестика нет! Не по-христиански это! Ты чаго в Бога-то не веруешь?! В твоем положении совсем негоже.
Матфей закатил глаза. Он терпеть не мог такие вопросы от истинно верующих, тем более в голосе старика слышалось осуждение, поэтому решил проверенным способом уйти от ответа.
— А вы верите? — задал он встречный вопрос, переключив внимание собеседника на себя любимого.
— Нет, не верую, — неожиданно честно признался Егорушка. Матфей поднял бровь с непониманием и некоторым облегчением рассматривая старика. — Я просто знаю, — добавил он, тут же разочаровав зародившееся любопытство Матфея.
— Одно и то же, — с досадой осознав, что рано обрадовался, пожал он плечами.
— Веровать — оно совсем не то, что знать-то, — настаивал старик.
— Библия — единственный документ, который подтверждает наличие бога, так? — решил озвучить свой беспроигрышный аргумент Матфей. — Но как верить тому, что само себе во всем противоречит?! Хотя бы на примере истории Адама и Евы. Разве в ней бог учит милосердию и прощению, наказав за проступок не только виновных, но и всех их потомков, хотя согрешили вовсе не они? Да и как согрешили-то?! Весь сыр-бор из-за яблока.
— С Адамом и Евой все было иначе. Дело не в яблоках, а в гранатах! Но, как бы оно ни было, плод — это лишь символ предательства! В этой истории все наоборот. Представь, что все было наоборот!
— Послушайте, я не хочу ничего представлять.
— А ты представь!
Матфей удивленно заметил, что у Егорушки аж нижняя челюсть двигается от охватившего старика эмоционального волнения.
— Ну, ок. Все наоборот — не яблоки, а гранаты, — решив не спорить с шизиком, согласился он.
— Да, а из Эдема выгнали вовсе не Адама и Еву, а бедного Бога. И теперь Бог бездомный, вынужден бомжевать среди людей и не может вернуться домой.
— Ну что за чушь?! — надолго терпения Матфея не хватило. — Не знаю, где вы этого нахватались, но это называется ересь, а ересь — это грех, если уж вы верознаете там чего.
— Никакие это не ереси! Кто писал библию?! — заорал Егорушка. — Кто писал?!
— Ну, апостолы! — в тон ему заорал Матфей.
— Во-о-от, апостолы. А апостолы — это кто?
— Кто?
— Люди! Историю пишут победители! Люди победили бедного бога.
— Ну и как же это случилось?
— Ужасное вероломство. Но я не вспомню как. Забыл. Однако у меня есть ряд основательных предположений.
— Хорошо, а доказательства? Хотя бы в качестве логического ряда? Откуда, к примеру, взялись тогда на земле люди, если не от Адама и Евы?
— Так от них же и взялись! Какие дети рождаются от грешного союза брата и сестры — уроды! А зачем в Эдеме уродливые больные дети, чей век недолог и мучителен? Зачем привязываться к ним, зная, что они умирают, а ты — живешь вечность. Вот их тоже в мусор, вслед за бедным богом.
— Послушайте, мне уже не по себе от ваших причуд, просто давайте, проехали, а?
— Ну, нет, — чмокнув беззубым ртом, Егорушка продолжил втирать свои бредовые соображения. — Ты вот от веры факты, доказательства требуешь, а их в вере нет и быть не может. Вера — на любовь похожа по своей природе и свойствам. Они рождаются и живут не тут, — он постучал указательным пальцем по виску, — а тут! — положил ладонь на грудь.
Матфей удивленно подметил, что весь странный говор у старика исчез окончательно. И ему сделалось еще больше не по себе. Очевидно, что перед ним псих. А вдруг у него тоже опухоль, и Матфей скоро станет таким же повернутым? Или уже стал?
— Вера иррациональна, — продолжал между тем старик. — Как и любовь, они обе не поддаются логическому осмыслению. Как только в любви и вере пытаются выискивать доказательства и факты, это уже что угодно, но не любовь и не вера.
— Любовь легко объясняется гормональным сбоем, — раздраженно перебил Матфей, вспомнив один блог на эту тему в ютубе. — Это лишь сбой в организме, болезнь. Она длится не больше полугода. Что касается всего остального в дальнейшем, то это лишь установка и совместимость характеров.
— Не-е, гормоны — это не любовь, это секс. А секс без любви быть вполне могет, как и любовь без секса, значит, они не тождественны друг другу. Ты все пытаешься осмыслить, как католический монах. Сколько сил они положили, чтобы
