Прятки в облаках - Тата Алатова
— Какая прелесть, — восхитилась Маша.
Они и правда нашли ключ под окном, открыли дверь и оказались в уютном тепле. Кухня, две комнаты и терраса-гостиная, оснащенные газовым отоплением, — вот и все хоромы Мишки. Здесь было довольно чисто, а в холодильнике полно еды. У брата был роман с какой-то соседкой, которую он не спешил представлять семье, но судя по всему, довольно серьезный. Однако никаких женских вещей Маша не увидела и тут же решила, что он все это выдумал — чтобы отвязаться от мамы.
Не желая сильно лезть в чужую личную жизнь, она неловко села на диван, стянула с себя куртку и неуверенно посмотрела на Дымова.
— Я никогда прежде не прогуливала, — сообщила она. — Один раз во втором классе только, и то потому, что Сенька сломал ногу, и я ревела без остановки, потому что думала: эта нога у него вот-вот отвалится вовсе. Сидела рядом и охраняла.
Дымов засмеялся, но в его смехе было столько нежности, что у Маши перехватило дыхание. Замерев, она смотрела на него — все еще в строгом пальто с тающими снежинками на лацканах, с темными кругами под глазами и усталыми морщинками.
— Как человек, выросший сам по себе, я бесконечно восхищаюсь тем, сколько в тебе любви, — сказал он, опустился перед ней на корточки и положил руки на Машины колени.
— Почему сам по себе? — спросила она, запоздало сообразив, что так и не уточнила про школу-интернат.
— Родители-геологи, — улыбнулся он. — Вечно в экспедициях. Они у меня занятные, очень увлеченные люди, которые умеют зачаровывать камни, искать самоцветы, чуять руду. Иногда во время каникул они брали меня в горы, но в учебное время мне приходилось жить в интернате.
— Жалко тебя, — поделилась Маша, ероша его волосы.
— Да нет, мне даже нравилось, что я такой весь взрослый и самостоятельный. У нас был профильный интернат, все семьи друг друга более-менее знали, это было скорее похоже на общину, чем на приют брошенных детей. Словом, я не в обиде.
— Но ты такой закрытый, — прошептала Маша, наклонилась и поцеловала его лоб, веки, виски. — Я все никак не могу понять: это ты соблазнил меня своей душевной Лизой или я зацепила тебя-подростка.
— Если тебя соблазнила пышнотелая девушка с косами, то у нас проблемы, — усмехнулся он, — потому что я вообще не она.
— Ты тот, кто бросил все, чтобы уехать со мной из Москвы.
— Ты же понимаешь, что ничего я на самом деле не бросил, — очень мягко напомнил Дымов.
Она перехватила тяжелый вздох, не дав ему родиться, прижалась лбом к дымовскому лбу. Что тут скажешь?
***
— Ну, мартышка, ты допрыгалась, — объявил Мишка с порога, — папа приедет к утру. А вы, Сергей Сергеевич, вообще молчите, — этому вас в педагогических университетах учат? Студенток по деревням ныкать в разгар сессии? Машка, ты же красный диплом планировала, а теперь что? Ух, утомили вы меня, — он принялся разуваться, быстро устав от воспитательных бесед. — В следующий раз, — попросил он несчастно, — сбегайте к Димке, у меня слишком мягкое сердце, чтобы делать из Машки человека.
— И как прикажешь сбегать к Димке, если между рейсами он живет с родителями? — съязвила она, пригляделась к брату и ахнула. — Батюшки, Мишань, ты чего так отощал-то? Смотри, Сереж, он же совсем худой!
И осеклась, поймав нежданного «Сережу» шершавыми губами. Вспыхнула до корней волос и примолкла, осознавая. А потом решила — ну что уж теперь-то!
Они уже зашли настолько далеко, как только могли.
Дымов в семейную встречу не вмешивался, хранил невозмутимый вид, и только веселые искорки поблескивали в его глазах.
— Не волнуйся так, мамочка, — проворчал Мишка и отправился к холодильнику, — а вы чего ничего не ели? Целый день голодные? Вот что за люди…
— Спорим, папа не приедет? — Маша забрала у него кастрюлю и потащила ее к плите. — Мама его за вечер отговорит. Она считает, что нечего нам мешать делать глупости, а то мы никогда в жизни не повзрослеем.
— Угу. Они даже меня за год ни разу не навестили, пошли на принцип… Типа уехал к черту на рога, там и барахатайся теперь, как хочешь. Сергей Сергеевич, да садитесь вы за стол, чего застыли, как неродной.
— И как ты тут барахтаешься? — полюбопытствовала Маша.
— Целый день на телефоне, — Мишка передал ей половник. — Костян как услышал о том, что ректорша тебя не допустила к сессии, немедленно задумал восстание. Его Олежка перехватил, уволок к Сеньке. Диплом на носу, какие ему восстания. Но папа Костяна быстро потушил — он, конечно, сразу принялся звонить в минобраз, а ему там сказали, что недолго Агаповой осталось ректорствовать. Мол, она не прочитала какой-то устав Михайло-основателя, что вообще недопустимо. Так что, если ты из-за нее из универа сбежала, то можешь возвращаться.
— Тут ведь какое дело, — Маша переглянулась с Дымовым, — можно мы у тебя до конца января поживем? Все равно меня пока до экзаменов не допустят, а в феврале я пройду все комиссии и восстановлюсь на учебе.
— С тобой-то понятно. А вот с чего Цирку… Сергею Сергеевичу все бросать — лично мне совершенно недоступно, — проворчал Мишка.
— А ректорша его разоблачила, — пояснила Маша, доставая тарелки. Она так ловко лавировала между правдой, полуправдой и откровенным враньем, что сама себе поражалась, — и обещала выгнать взашей, если он сам не уйдет.
— Вот жизнь у людей, — позавидовал брат, — в мое время так в универе весело не было. Но вот я вам скажу, голубчики, — посуровел он, — спать будете в разных комнатах. Я не допущу разврата в своем доме.
От неожиданности Маша прыснула.
— Как скажешь, — охотно согласилась она. Потому что по утрам-то Мишка будет уходить на работу, а они с Дымовым — нет.
***
Это был странный, наполненный страхом и тревожным ожиданием месяц. Пресловутое время, причинившее Маше столько проблем, будто остановилось. В тихой деревне было много разговоров — по ночам с Мишкой, который устроился на соседнем диване, днями — с Дымовым.
С братом Маша
