Прятки в облаках - Тата Алатова
— Неужели силовикам? — ахнула Маша, которой игрушка показалась не больно-то надежной.
— Детсадам, — хмыкнул Плугов и передразнил высоким голосом: — А ты мыл руки перед едой?
Несмотря на все тревожные предчувствия, она расхохоталась. Власов засмеялся тоже.
— Правда, — добавил он, — нам пришлось переделать интерфейс под Мэри Поппинс.
***
История, стоявшая первой парой, преподнесла Маше пренеприятный сюрприз.
— Рябова, — сухо заметил Сурков, — задержитесь, пожалуйста.
Маша, которая уже торопилась на выход, с недоумением вернулась к преподавательской кафедре.
— К сожалению, — сказал историк, возвращая ей работу, — я не могу принять ваш реферат.
— Как? — поразилась она, поскольку такое случилось впервые за все время учебы.
— Все дело в библиографическом списке, — пояснил Сурков. — Вы использовали литературу второй половины XIX века, а я настаивал на авторах первой половины…
— Ничего подобного, — твердо возразила Маша, — я точно помню, что не было таких требований.
— Ну разумеется, — поджал губы он, — обычная студенческая отговорка.
— То есть, если мы поднимем рефераты других студентов, у всех будет литература первой половины века?
— Рябова, вы действительно намерены пререкаться?
— Намерена, — объявила Маша. Как всегда, когда она сталкивалась с несправедливостью, в ней просыпались папины гены. Если ты прав — то прав, двух мнений тут быть не может.
— Что ж, — Сурков не выглядел рассерженным, скорее удрученным. — В таком случае, комиссия рассмотрит ваш вопрос… примерно в феврале. Впереди сессия, а потом отчетность, так что раньше никак не выйдет.
Нахмурившись, Маша соображала: если Сурков сейчас не примет ее реферат, то она не получит зачета по истории. А без этого ее не допустят к экзаменационной сессии, и значит, досдавать придется в марте, после комиссии. Маше вовсе не улыбалось всю зиму нервничать еще и по этому поводу, и она смирилась.
Принципы принципами, а учеба — учебой.
— Хорошо, Никита Иванович, — мрачно проговорила она, — я перепишу реферат.
— У вас времени до четверга, — предупредил он ее и уткнулся в свой телефон, давая понять, что разговор окончен.
Попрощавшись, Маша понеслась на следующую пару, буквально кипя от гнева. С чего это флегматичному Суркову, который никогда не отличался всякими вздорностями, цепляться к ее реферату? Она была уверена, что написала его в соответствии со всеми требованиями.
Так и не придумав никакого объяснения, она ворвалась на арифметику, когда Плакса уже занял преподавательский стол. Упав на свою первую парту, Маша достала ручку, готовясь к тесту. Зачеты по арифметике всегда проходили в одной и той же форме и не предполагали никаких сложностей.
Однако с Плаксой происходило что-то неладное. Он выглядел настолько удрученным, печальным, что его красота обрела еще более трагическое обрамление, стала будто ярче, била по глазам.
— Добрый день, друзья мои, — изрек он с изрядной долей драматизма, и Маша обомлела, когда увидела, как с его черных, будто накрашенных ресниц, сорвалась хрустальная слеза.
Второкурсники зашептались: они-то думали, что прозвище Круглова несколько преувеличивает действительность, а тот и в самом деле оказался способным рыдать перед студентами.
Достав из кармана кружевной платок и смахнув им слезинки с лица, Плакса меж тем продолжал:
— Сегодня у нас зачет по арифметике, однако теста не будет. Вашему вниманию, — тут он всхлипнул, — я предлагаю задачи, для каждого своя собственная, нет смысла списывать. Ничего сложного, друзья мои, ничего сложного, — он будто уговаривал их.
Стопка бумаги взмыла в воздух и понеслась по рядам, роняя листы перед студентами.
Все еще пораженная этой сценой, Маша взялась за свою задачу, то и дело искоса поглядывая на арифметика, который подпер рукой щеку и крепко задумался, время от времени вхмахивая своим платочком.
Но вскоре ей стало не до Плаксы: простенькая на первый взгляд задачка ни в какую не решалась. Маше понадобилось не меньше сорока минут, чтобы понять: решения не существовало вовсе. Сами условия были прописаны некорректно.
Вокруг все увлеченно строчили, не поднимая голов, и никто из ее однокурсников не отличался особо растерянной физиономией.
— Лев Григорьевич, — Маша вскинула руку, — у моей задачи нет решения. Должно быть, какая-то ошибка…
Он вздрогнул и посмотрел на нее с испугом трепетной нимфы, застигнутой злобным сатиром.
— Рябова, — слабым голосом ответил Плакса, — если вы еще не нашли решения, то вам следует поторопиться. До конца пары осталось не так уж много времени.
— Но…
— Не стоит мешать другим, — попросил он нервно. — Если вас что-то не устраивает — то отправляйтесь к Алле Дмитриевне. Все задачи, которые я вам раздал, входят в одобренный Минобразом курс. Но я бы вам посоветовал не тратить понапрасну времени на споры и подумать еще раз.
Напрасно Маша прожигала яростным взглядом листок перед собой: проклятущего решения просто не существовало!
— Время, — объявил Плакса, и листы перед ними вспыхнули и исчезли. Маша едва не закричала: у нее не осталось ни малейшего доказательства того, что ей подсунули неправильную задачу.
Сорвавшись с места, она сбежала по ступенькам к кафедре:
— Лев Григорьевич, как можно пересдать зачет?
— Пересдать? — он торопливо сграбастал свой портфель и двинулся к выходу. — Обсудим позже, Рябова.
— Когда — позже? Зачетная неделя началась!
— О боже, я же опаздываю, — надрывно вскричал он и опрометью бросился из аудитории.
Развернувшись, Маша схватила Федю Сахарова за руку:
— Подожди, мне нужна твоя помощь.
— Но большая перемена… — жалобно возразил он, — мне надо пообедать.
— Пообедаешь потом.
— Потом — Лавров. А я его и на сытый-то желудок боюсь…
— Феденька, потерпи, — Маша торопливо набросала в тетрадке условия задачи по памяти. — Ты же не бросишь в беде будущую мать твоих идеальных детей.
— Ох!
Он, раздраженный и одновременно польщенный, бросил короткий взгляд на задачу, закрыл глаза и целых десять минут сидел молча и неподвижно.
Маша расхаживала вверх-вниз по узкому проходу между рядами парт и тоже молчала.
Неужели ректорша осмелился на такое? Да это же все чревато!
— Ты права, — наконец объявил Федя, — у этой задачи нет решения. Теперь-то я могу пообедать?
***
По механике ожидался экзамен, поэтому зачет не требовался. Лавров, как обычно ярко и образно, читал лекцию по проводимости различных материалов, а Маша смотрела на осень за окном и гадала,
