Шоссе Петля - Олег Новгородов

- Ничего подобного. Крым – нормальный, никого он ни с кем не стравливает. Нечего напраслины возводить.

- Постойте-ка! – взъелся я. – Крым, вы сказали? Смахивает на погоняло. Уж не по югам ли работал?

Савияк угрюмо воззрился на меня, но увидел только, что я от него не отстану.

- Нет, Костя не из воров. Он за убийство срок мотал… Деревенский парень, сирота, воспитывался в интернате. Выучился на краснодеревщика, руки у него золотые, деньги хорошие зарабатывал. Купил хибарку в селе, думал семьей обзавестись, детишками, да не на ту бабу глаз положил. Стервища была, каких поискать… Ну, переклинило Костю, взял колун и голову ей разнес. А потом сам с повинной в отдел пришел… Ему десятку дали, на седьмой год попадал под амнистию, но зэки бунт устроили, и Крым заодно с остальными еще на пять лет загремел. Ну, а пока был в отсидке, дом его продали, да он и сам возвращаться не хотел, уехал в Москву. В ДЭЗе им довольны, проблем у меня с ним нет, да и помочь кому надо – никогда не откажет. А погоняло – уж извиняйте, на зоне к нему прилипло…

- Очень здорово, - буркнул я. – Расспрашиваете о подозрительных, а у вас же тут под боком псих со сдвигом по фазе без намордника…

- Уважаемый, я вам русским языком объясняю: Костя – вменяемый, адекватный человек! Что однажды крыша у него съехала – ну с кем не бывает. Вот вам никогда не хотелось свернуть бабе шею, чтоб не сучилась?

- Не хотелось, - отрезал я. - Я вам нужен еще?

- Нет, спасибо… за разговор. Кстати. Вы ведь с женой здесь? Сами осторожны будьте, и ее одну не отпускайте никуда. Встречайте, провожайте.

И он ушел.

Интересно, подумал я, отпирая замок дубликатом теткиного ключа. А знает ли участковый Савияк местную легенду о Люберецком людоеде и похоронивших его в овраге операх?

(И не один ли он из них?)

Меня до сих пор потряхивало от этого нечеловеческого воя: «Славик, мамка плачет!!!». Сидя за компьютером, я нет-нет оглядывался на входную дверь, и любой посторонний звук – даже самый тихий, не громче комариного писка – заставлял меня вздрагивать и обжигал изнутри страхом.

____

Вечером я предупредил Людку, чтобы воздерживалась выходить из дома без меня.

- Люд, в магазин, или еще там куда – я сам. От метро звони, заберу с остановки. Не ко времени мы сюда въехали, блин...

Я вручил ей газовый спрей. Людка беспечно сунула его в сумочку.

- Ой, а я завтра как раз поздно! – вспомнила она. – У нас в кафе встреча одногруппников.

- Только, пожалуйста, Люда, отзвонись.

- Если честно, там Алекс будет… Давай только без ревности, повода нет, окей?

Алекс – бывший Людкин муж, но ревновать к нему много чести. Самовлюбленный наодеколоненный зануда, вот он кто. Иногда я подозреваю, что он даже испытывает крохотную, но благодарность за избавление от вечной головной боли в виде Людки.

- Да и черт с ним, с Алексом… Хотя, погоди, не черт. Он в угрозыск перевелся, так?

- Так… - задумчиво кивнула Людка. – Уловила твою глубокую мысль. Попрошу, пусть узнает, что у нас тут такое творится…

- Попроси, но без фанатизма.

- Какой фанатизм, Бобров, я тебя умоляю…

Я оставил невысказанной надежду на то, что в опольцевские хрущобы не нагрянул со стороны оврага каннибал. И про главу в книжке Коновала я Людке не рассказывал. Будет ей потом Мясорубщик на каждом шагу мерещиться…

____

-4-

На этот раз Коновал остался нами доволен. Развалившись в Ромкином кресле, он одобрительно рассматривал макет обложки.

- Не вычурно, но и не дешево, - вынес он вердикт. – Не зря мне вас рекомендовали, господа. А как насчет текста?

Мы с Ромкой переглянулись.

- К среде успеваем, - сказал Ромка.

- Отлично.

- Кстати, Борис Францевич, - сподхалимничал я. – Меня заинтересовала статья о Люберецком людоеде…

- Вот как, - равнодушно отозвался Коновал.

- Дело в том, что я живу в районе Опольцево.

Коновал повернулся ко мне, блеснув линзами очков в платиновой оправе.

- А, тогда понятно. И… простите, как давно вы там живете?

- Всего две недели, но… Моя жена бывала там еще ребенком. Страшилку про Мясорубщика я впервые услышал именно от нее.

Коновал закинул ногу на ногу и сдвинул очки на лоб. За его спиной возвышался мрачный Ромка, прихлебывающий из кружки