Охра - Рина Рисункова

Профессор сел за стол. Попросил кофе. Я промыла турку, две ложки с горкой.

– С Лоттой, я был не против детей. – он промедлил, – я, наверное поменялся с ней местами, только с исключением во вранье. Она невероятная лгунья. Повелась с моим приятелем, до сих пор болит. Думаешь вот, Франка, говоришь как, чувствуешь, правду, не увиливаешь, все как есть, а тебя дерьмом называют. А вот враль последняя, так и живет, хороша. Для кого мне беспокоится? Дочка если, и мать ее, но я им не нужен, так уж вышло.

– Да вы фармазон.

– Я? Брось, много ты обо мне знаешь, чтобы метаться определениями, – Жеро расплылся в улыбке. – Пошли со мной, раз боишься без меня добираться до аэропорта.

– Чтобы меня, если что вместе с вами раздербанили?

– Именно.

– Я, как-нибудь, доберусь до аэропорта.

– Смотри сама. – Жеро встал.– Только момент, Франка – ты хотела увидеть Охру, а сама боишься.

– Так я ее увидела и, приятного мало.

– У-видела? Я бы переиначил в недо-видела. Кхм. Если думаешь, что Высоцкий с тебя писал «Жил-был человек…» то, милая моя Франка, как ты не далеко ушла, несмотря на десятки тысяч километров от дома.

Жеро залпом чашку.

– Себастьян посадит тебя в самолет.

Профессор закряхтел и вышел.

Проснулась. Без десяти восемь. В комнате душно, голова мокрая, тело липкое. Хочется пить.

На площадке Себастьян осматривает вертолет. Я подошла к нему.

– Все в порядке, скоро можем лететь.

– Доброе утро, где профессор?

– Спит.

– Он вернулся? Все в порядке?

– Ну да.

– С анехом?

– Чего?

– Он подстрелил анеха?

– Не спрашивал. Кстати, узнай. Если да, так мне ж его пристегнуть нужно.

– Мы в аэропорт?

– Угу.

– Во сколько?

– Ну я доделаю, тут в принципе, не долго. Пообедаем и полетим. У нас в три вылет из Охры.

Вот наблюдаю за Себастьяном – что ему здесь нравится? Как я поняла, он отличный пилот, да ещё и механик.

Прилечу. Дома, конечно, все полезут с вопросами об Охре. И что я им скажу? Отвратительно, ужасно? Изначально, мне никто не говорил как здесь на самом деле. Разводили опоэтизированные сказки. Идеалистичный мир без материального. Что за бред.

– Когда мы летели сюда с Жеро, он говорил о тебе. Немного, что с нами будет лучший проводник по Охре. На тот момент я восхищалась такими как ты – эта страна была слишком романтизирована. Когда я увидела, что такое Охра на самом деле, то искренне не понимаю, что держит вас здесь. Деньги?

– Они не держат. Они как хорошая страховка, на случай чего. Здесь я ощущаю особенность. В этом парадоксальном мире, мне хотя бы любопытно.

– А за границами Охры только лишь заурядность?

– Разве теперь ты не того же мнения?

– Я не задумывалась. Мне здесь тошно, одно могу сказать.

Себастьян промолчал. Он снова принялся проверять вертолёт.

– Себастьян!

– Что такое?

– Почему мы так срочно летим домой? Почему Жеро аж ночью пошел за зверем? Мы не должны были оставаться здесь на ночь. Мы не доехали до Торсу. Что происходит?

– Узнай у Жеро.

– Я хочу узнать у тебя.

– Потому что он не говорит?

– Не спрашивала.

Себастьян просек, что я вру.

– Франка, послушай, я специалист теоретической географии и бывший военный лётчик, который служит гидом по Охре. Я зарабатываю тем, что перевожу с места на место, обеспечиваю безопасность передвижения наемщика. Я работаю с Жеро все три года, с нашей первой с ним экспедиции, и как ты понимаешь, не могу даже и намекать на разгадки. Если Жеро что-то и скрывает, то я тем более тебе не помогу. К тому же, я просто рабочая сила, со мной он и не секретничает.

– Хорошо. А если не трогая Жеро и его дела, я задам вопрос лично тебе и по ситуации?

– Хах, давай посмотрим.

– Мы должны были сегодня утром полететь в Торсу. Там же исследовательская станция?

– Да.

– Но мы улетаем домой. Почему?

– Давай попробую ответить.

Себастьян явно повеселел, выпрямился. Вот стоит человеку сказать, что он специалист, особенно в науке, то как-то он в моих глазах и выше и стройнее становится.

– Дала сбой новая система пилотирования. Вчера разбился двухпалубник, на шестой минуте из вылета с Вайоминга, 468 человек, прямо в гору.

– О боже.

– Больная система вошла в контакт со всеми пассажирскими устройствами. Через три часа потерял управление самолет шедший на посадку в Кейптаун АС240, следом ТМ42/7u, через десять минут HYPE-10, еще через пару JERSEY-B111. У всех причина одна – контроль системы над пилотом.

– Система направляла самолеты на убийство?

– Надеюсь, что это не так. Во всех случаях пилоты докладывали диспетчерам о невообразимой скорости, которую набирал самолет, поднимая нос.

– А причём тут наша спешка?

– Нужно успеть вылететь из Охры, пока европейское соглашение не закрыло небо. До получений адекватных сведений о состоянии пилотируемой системы, все полеты будут временно запрещены. А вот насколько это, временно, кто его знает. И нам, по-хорошему, нужно вылететь домой, пока указ не вступил в силу. Предположительно, у нас есть несколько часов.

– Погоди-ка, мы полетим на потенциально опасном самолете?

– Вероятность крушения один к тысячи.

– Меня больше волнует один, чем придает уверенности тысяча.

– А тебя не беспокоит, что ты можешь остаться здесь на месяц, два, полгода?

– Считаешь, лучше умереть?

– Я не считаю, что мы разобьемся. Все, баста! Я занят делом.

«Бесстрашие.

Откуда ты берёшься? Чем обусловлено?

Смелый человек, почему ты не боишься?

Может ли жирный шестилетка, любитель крема, знать что есть голод?

Смелость – достоинство или не знание?»

Профессор спит, убитого анеха нигде не видно. Я вышла на набережную. Никого. Склонилась на деревянное ограждение. Прозрачная вода, с циановым оттенком. Сливается с медным дном, с подвижной песчаной почвой. Кажется, будто небо отражает бирюзу канала. Но я то знаю, какая ты, красная атмосфера, на самом деле. Мареновая. Даже вода мертвая, хотя пытается казаться живой. Зачем? Мы знакомы с природой твоего рождения. Будь собой, рекой ты все равно не станешь.

«Чтобы войти в кондицию, мне хватило ста миллилитров. Вино на солнце в такую жару размазало меня таки неплохо. Волны пытаются вырезать выложить себе новый путь сквозь камни.

Несколько гостевых домов, в которых остановилась профессура или кто там еще. Все они слишком старые, для кокетства не годные. Поскорее бы отсюда. Вечером уже дома. А что если… Даже думать брось об этом! Я вернусь. Не может по-другому, не может. Только куда я, спрашивается, тороплюсь? Домой, жить? Или принять ванну? Н-да, Франка. Ординарная