Хранитель лабиринта и пленница белой комнаты - Владислав Чернилевский
– Как можно вообще считать это место Раем! – воскликнул я.
Рене ненадолго задумался, чтобы сформулировать предложение, а затем ответил:
– Здесь нет хозяев и рабов. Здесь нет монотонной работы ради насущего хлеба. Здесь нет глупых законов. Твоя сила зависит лишь от твоей воли. Место полной свободы.
– Но это место ужасно! – возразил я.
– А никто и не говорил, что свобода – это прекрасно. Счастье и свобода – разные вещи. Но скажи, неужели на Поверхности твоя жизнь была гораздо лучше, интереснее, чем это место?
– На Поверхности есть то, чего нет здесь. Там люди любят друг друга, заботятся друг о друге…
– Я забочусь о своем клане! – прервал меня Рене. – Так любить, как я люблю свой клан, на земле уже давно никто не может! Там забыли, что любить – это значит жертвовать собой ради любимых. И не принимать подобных жертв от того, кто любит тебя…
– Может, у тебя и есть здесь клан, но у меня его тут нет! – прервал я собеседника.
– А на Поверхности есть?
Я промолчал. У меня не было на Поверхности никого. Рене это увидел.
– Мой клан примет тебя к себе… если я попрошу, – собеседник прижал обе руки к сердцу.
– Я всегда один. А теперь исчезни! Растворись в воздухе, как ты умеешь это делать! Я не хочу слышать твои гнилые мысли! – кричал я.
Лицо Рене вновь надело суровую маску. Собеседник считал мое возмущение истерикой – пусть так. Теперь это не имело значения. Наши пути разойдутся здесь, сейчас и навсегда. Я сам найду дорогу наверх, и для этого мне не нужна помощь проводника. Зачем вообще идти в Бункер вместе с кровопийцей, если мне нужно на Поверхность? Он лишь сбивает меня с истинного пути.
Я опять подумал слишком громко. Рене услышал каждую из этих мыслей. Наконец услышал. И растворился в воздухе, как я его и просил.
Мне это не принесло облегчения. Я чувствовал, как спор прервался неоконченным, а мое возмущение осталось невысказанным. Я много чего еще хотел сказать своему собеседнику, но он исчез, оставив меня без сатисфакции. Моему гневу пришлось спорить с самим собой.
А это было непросто – Рене очень изящно все выстроил! Даже в его отсутствие я не мог разбить его аргументы. Да, жизнь на Поверхности обделила меня любовью. Иметь свой клан? Я даже представить не мог, что это такое. Возможно, с такими друзьями и в Аду не страшно. Но это друзья Рене, не мои. А потом, Рене убийца, а значит, его друзья такие же мрази, как и он. Поэтому я не мог принять его предложение о дружбе.
Я шел по кирпичному коридору вдоль водостока. Я не очень понимал, куда идти, но подумал, что если продолжать движение, то обязательно найду дорогу наверх.
Я задержался у одной из стен, где мелом изысканно вывели фразу: «Королевство Красного кирпича». Если говорить об архитектуре, то она и правда напоминала королевский замок. Продолжив путь, я увидел вокруг себя арочные своды, овальные коридоры с плавными поворотами, винтовые лестницы из литого чугуна. Линии в Королевстве Красного кирпича были такими же изящными, как и его название. Это государство пронизывали водостоки и акведуки, поднимавшиеся в два, а то и в три ряда друг над другом. Они пересекали проходы и стены под всевозможными углами. Вот только наполнили их зеленой водой, отвратительно пахнувшей сероводородом. Прогнившее изящество, как и все в Лабиринте!
И тут нос учуял кислород. Он повел меня за собой к источнику. Им оказалась дыра в обвалившейся стене одного из коридоров, который гудел от потоков свежего воздуха. Я заглянул в дырку и обнаружил за ней узкую каменную расщелину длиной метров десять. С противоположной стороны прохода я увидел солнечный свет. Выход! Я нашел его!
Я устремился по обломкам кирпичей наружу. Пришлось протискиваться через узкий проход, и в какой-то момент мне стало страшно, что я могу застрять в нем, так и не дотянувшись до выхода. Шаги шириной по двадцать сантиметров рвали гудевшие нервы, но, невзирая на сжимавшие своды и торчавшие из стен камни, я прорывался к жизни. Рывок – и я выпал наружу под теплые лучи забытого солнца! Свежий воздух, чистый свет – я находился в Лабиринте меньше суток, но как же успел соскучиться по ним!
Подняв глаза, я обнаружил, что нахожусь на широком уступе в огромной вертикальной шахте, выдолбленной в скале. По камням неспешно ползли тени от лопастей огромного вентилятора, гнавшего кислород с Поверхности в Лабиринт. Как же высоко находился выход! Шестьдесят, сто метров? Не знаю. Я знал только то, что какой бы ни была его высота, я не смогу подняться по голым скалам наружу. Солнечный колодец даровал воздух и свет, но не свободу. Красивая обманка и ничего больше!
Я опустился на землю. Если бы я находился в Лабиринте дольше, это разочарование выбило бы меня из психического равновесия. Но пока я еще обладал физическими и душевными силами искать выход на Поверхность. Нужно просто собраться, встать и продолжить поиски. Если здесь есть вентиляция, то где-то должна быть и лестница. Чуть больше времени, и я ее отыщу.
Я встал на ноги и заметил в тени далекой стены силуэты людей. Я уже научился не доверять Лабиринту, но подумал, что эти мертвецы могут знать дорогу к небу. В отличие от Рене, они не проявляли враждебности и, возможно, смогут помочь мне. Я пошел в их сторону, держа ладонь на рукояти меча. Тени от лопастей вентилятора кружили навстречу глазам. Солнце то ослепляло меня, то вновь пряталось за огромным металлом. Когда очередная тень скользнула по лицу, я увидел трех человек – мужчину, лежащего на полу, и припавших к нему женщину и ребенка. Вокруг них покоились пепельные останки мертвецов – умершие в Лабиринте. От этого вида сердце обеспокоено застучало в двери моего разума и тихо, так, чтобы незнакомцы не услышали, прошептало: «Опасность…» Я укоротил шаг. Мне почему-то показалось, что уже поздно поворачивать назад и надо спросить про дорогу наверх. Я остановился у терминатора – границы, разделяющей свет и тень на поверхности уступа.
Тишина остановившихся шагов привлекла незнакомцев. Они ждали, что я подойду ближе, и когда этого не произошло, девочка обеспокоенно повернула голову в мою сторону. Ее милое личико покрывала мандариновая пленка эссенции жизни, выпитая из тел других людей.
– Бог ты мой, – прошептал я.
Ребенок-монстр. Безумие, от которого разум сходил с ума. Такого не должно
