Игра без правил - Евгений Владимирович Щепетнов
Но я продолжал бежать со всей скоростью, которую выдавал мой модифицированный организм. Наверное я сейчас перекрыл все олимпийские рекорды, проносясь над покрытием тротуара, и едва увертываясь от редких попадавшихся навстречу прохожих. И самое интересное, что в голове у меня не возникло и отголоска мысли: «Это не Настя! Чего я так стараюсь?!» И только когда вдалеке я услышал звучный удар — как будто по сейфу врезали здоровенной кувалдой — вспомнил, кто я такой, или ЧТО я такое. И что такое ЛжеНастя.
И тогда ухмылка вползла на мои губы, а потом, уже снижая скорость и понимая, что увижу впереди — я захохотал. Дико, безумно, задыхаясь, обливаясь слезами — захохотал. Да, это было что-то вроде истерики, сброса нервного напряжения. Таким образом мой организм снимал стресс. Каким бы ни был я суперменом, но…в глубине моего мозга сидит тот, старый Я, и ничто человеческое ему не чуждо. По крайней мере — пока.
Джип торчал в столбе, обняв его крыльями, как руками. Надо отдать должное столбу, подвергшемуся неспровоцированной агрессии — он даже на месте, и только лишь слегка покосился. Его поставили еще в СССР, а тогда все-таки старались следить за качеством производимой продукции. Помню, слышал разговор — один строитель ругался, что его бригада пыталась раздолбать какое-то бетонное здание, построенное в советское время военными бригадами. Так вот этот бетон не поддавался ничему — ни крану с гирей на цепочке, ни отбойным молоткам. Его пришлось подрывать, и то — чтобы сделать шпуры, в которые закладывают взрывчатку, понадобились такие усилия, каких не бывает при сносе целого комплекса зданий, построенных в двухтысячных годах. Может он конечно и преувеличивал, но я все-таки преисполнился гордостью за наших предков, умевших делать хорошие вещи, и опечалился, что такая великая страна ушла в небытие.
Итак, столб покарал агрессора, устроив так, что двигатель джипа ушел в салон минимум на полметра, из чего можно сделать вывод, что автомобиль в это время мчался с очень даже приличной скоростью.
Задняя дверь джипа открыта — та, что справа — и первое, что я увидел, когда подошел к джипу — это глаза, которые смотрели на меня с удивлением и радостью. На губах застыла улыбка, и стало ясно, что этот человек умер в полном довольствии собой, и всем, что дала ему добрая судьба. Да, умер, ибо жить приналичии отсутствия тела этой улыбчивой голове было совершенно невозможно. Не рептилоид, больше нескольких секунд оторванная голова вряд ли проживет.
Туловище лежало на сиденье, и обрубок шеи все еще фонтанировал, хотя и довольно-таки слабо. Давление упало, это понятно.
Рядом лежали еще два тела — эти еще подергивались, хрипели, побулькивали, сосредоточенно тараща глаза на заляпанную кровью обивку потолка, с которой медленно падали густые вишневые капли.
На все это безобразие широко раскрытыми глазами смотрел водитель, перегнув голову через подголовник так, что эта самая голова вместе с шеей находилась практически параллельно спинке сиденья. То есть некая сила дернула его с сиденья вверх, а потом с такой яростью загнула через спинку сиденья, что сломала практически пополам.
Переднее правое сиденье занимал муж Насти — бывший ее муж. Он был жив. Пока жив. В его виске вмятина, из которой выглядывают белые кости черепа и сочится кровь, одного глаза нет, свисает на ниточке, но второй глаз смотрит ясно и трезво, что в высшей степени удивительно — при таких-то повреждениях. Он даже умудрился открыть дверь, когда я подошел к машине, и тогда стало видно, что ко всему прочему у него еще и оторвана левая рука. Вернее — располосована так, что на кости остались только лишь лохмотья мускулов.
— Ты-и… — прохрипел бывший Настин муж, уставившись в меня единственным глазом — Убить суку! Пустить ее по кругу! Мразь! Шлюха! Убью!
Труп выпал из машины прямо ко мне под ноги, и я брезгливо отступил — ботинки светлые, кремовые, мне вот только пятен крови на них не хватало! Я вздохнул, и пошел прочь от начавшего дымить джипа. Делать тут было нечего. Начинала собираться толпа, а мне не хотелось засветиться на месте преступления.
Олька нашлась мгновенно, как только я вошел в пространство между двумя пятиэтажками, где стояли несколько ржавых гаражей, установленных наверное еще при Хрущеве. Где она пряталась до сих пор, куда убежала — это я узнаю потом, если вообще у меня возникнет интерес к этому вопросу. Пока что такого интереса нет. Меня интересует другое — как теперь идти в город, если Олька залита кровью от лодыжек, и до самой макушки. Ощущение такое, что ее методично и профессионально закрасили багровой краской, оставив чистыми только лишь глаза. Это же умудриться — так вывозиться!
— Ты чего, не могла почище сработать? — сердито спросил я, разглядывая намокший в крови топик, и с интересом отмечая, что соски Ольки по размеру в точности как у Насти. Они хорошо проступали через мокрую липкую ткань.
— Я очень рассердилась! — мрачно заметила Олька — Один сказал, что сейчас они будут насиловать меня всей толпой, так как этого хочет уж. Вроде как отомстить за измену. А потом меня убьют, закопают живьем. Потому что я шлюха и мразь. Затем один ударил меня по лицу, другой полез в штаны. Тогда у меня и…началось. Прости, я не могла себя контролировать. Уж больно противные! От одного так воняло жареным луком и табаком, что я бы его только за это порвала на куски!
В общем, пришлось Ольке перекидываться черной кошкой, которую я и понес на руках. Домой. Ну а куда же? И дома-то…придется выкручиваться перед Настей, объясняя — откуда взялось окровавленное тряпье, и почему ванна залита кровью после того, как я искупал в ней кошку. Но это потом. Пока что — дотащиться до дома без приключений, и это задача-минимум.
***
Дотащились без проблем. Прошли мимо джипа, наполненного трупами — там уже собралась толпа и все жадно, как стервятники смотрели на кровь и мясо, снимая это
