Требухашка - Михаил Северный
Витька белеет с ужасающей скоростью, да и я если честно перетрухал. И тогда директор начинает вопить.
Он верещит что-то на своем языке, краснея от натуги. Он машет руками, чуть не задевая прихлебателей. Он пищит как рыба-пила из мультика и заикается от ярости как Витька. Он показывает пальцами на машины и на товар, показывает на часы и на свою башку, а потом вынимает кошелек и трясет евриками у себя над головой.
Это же сколько злобы может быть у человека? Одна бумажка незаметно отделяется и планирует у него за спиной. Интересно, сколько там? Толстяк замечает, наклоняется и услужливо возвращает деньги шефу. Тот замолкает и прячет купюры в кошелек, потом молча пересчитывает все бумажки и карточки и удовлетворенно я-я-кает. Поворачивается к Вите и начинает орать с удвоенной силой. Почему-то на него, а меня игнорирует. Витька скрючился, сжался и только кивает, лицо как у футбольного болельщика Польши: наполовину белое, наполовину красное. Иностранец удваивает усилия и я уже сжимаю кулак, чтобы одним ударом заткнуть гада, когда он замолкает. Тыкает пальцем в толстого, что-то гавкает не по нашему и встает на машинку. Показывает на меня и на Витьку, а потом сваливает в туман. Пацаны на машинках разъезжаются, чтобы дать ему дорогу. Один даже выезжает на встречку и директор показывает ему штрафную карточку. Парень возмущается, но только в спину и шепотом.
— Это залет, — говорит куратор. — Ты попал, Витька.
— Эй, — говорю я. — Меня чего-то все сегодня игнорируют. Чего случилось-то?
— Что случилось? — начинает верещать рыжая и на груди у нее трясется какой-то плетеный амулет. Я сосредотачиваюсь на нем, стараюсь не выйти из себя. Мне всё ещё нужна эта работа, дома над головой висит кредит. Нельзя отвечать им слишком грубо, не сегодня, я зависим от этого склада, нельзя бросать Витьку в конце концов — паренек пропадет без меня и не вернется в свой любимый интернат. Не сегодня. Я дождусь отъезда.
— Что случилось? Директор лично следил за этим инвалидом по камерам. Он видел как этот «шарился», но давал ему шанс, ещё один, и ещё один, бля. «Он же инвалид», — кривится рыжая. — А «инвалид» бросил машинку и ходит кругами по складу! Между рядами неубранного мусора лежит уже столько, что работники проехать не могут! В офисе закончилась вода и никто не привозит! У программистов ведро забито пластмассовыми стаканчиками и перевернулось, лужа растеклась по полу. Мусор скоро вонять начнет, а этот дебил ходит здесь с тупым видом.
— Полегче на поворотах, — говорю я, — у человека телефон украли... он искал.
— Да кого е... его телефон, когда работа не делается! Директор смотрел как вы сговорились и в слепую зону спрятались! Он долго ждал, когда вы приступите к работе! Оба! Я лично просила вас не увольнять, шизики.
— Он не-не-не-не
— Успокойся, Витька, сам за себя могу постоять. Телефон мы искали, ясно? У меня норма сделана, сверх нормы — это по желанию. Он сейчас пройдется и всё уберет, что не успел.
— Поздняк метаться, — вмешивается толстяк, и я шагаю к нему. Он сжимает губы и бледнеет, но не отступает. — Только тронь. Здесь тебе не дом. Ты здесь никто. Быстро вылетишь с работы и из жилья.
— Так я ещё не вылетел?
— Пока нет, — говорит толстяк, и я отступаю.
— Тогда ладно. («Жаль», — думаю про себя.)
— Но домой вы сегодня не пойдёте.
Витька охает и у меня бурчит в желудке, напоминая, что мы отработали почти двенадцать часов.
— Почему?
— Директор дает вам последний шанс. Или увольнение, или остаетесь и ищете кота, который товар портит. Слышали о таком?
— Мы двенадцать часов отработали. Сколько нам еще здесь сидеть?
— Пока не поймаете. Чем быстрее, тем лучше. Ну или на увольнение. Можете хоть сейчас выйти на улицу. Никто не держит. Ясно?
Я промолчал. Чего тут говорить? Делай добро и бросай его в воду.
— Ясно? — повторил толстый и его голос уже не дрожал, он чувствовал слабину, которая может дать течь.
— Й-й-й—я-я-я-я- ясно, — выдавил Витька. Толстый с рыжей смотрели на меня и кажется они ухмылялись.
— Михаил, вам ясно? — нарочито вежливо переспросила баба. Всё как в тумане. Вон Витька смотрит на меня с надеждой и страхом, скрючился как гоблин в банке Гринготс. Вон два жирных силуэта передо мной. Один ярко-белый, другой ярко-рыжий. Вон темнеют фигуры случайных слушателей за их спинами. Теперь я знаю, что такое унижение.
— Найдем вашего кота, — говорю, скрипя зубами, — а как домой добираться? Автобус уйдёт.
— Можете пешком, до утра доберётесь, — объясняет рыжуха и она ухмыляется, — или с этой сменой уедете.
— Так ведь сутки на работе. Нам заплатят за это время?
— Уверен, что нет, — говорит толстяк, — директор очень зол на вас двоих. А желающих на место овердохера.
— Я сегодня кое-что понял, — говорю вздыхая, — как в Южном парке. Кредиты — это зло.
Глава 3
1.
Да, неприятно было. Толстяк выиграл раунд с разгромным счетом. А еще бы не выиграл, когда у меня такая «команда-победитель». Мальчик-инвалид и я.
Рыжая свалила в закат, её позвал директор и что-то кричал вдалеке. Показывал в экран карточку и округлял глаза. Наверно тоже штрафовал — хоть какая-то радость прилетела в эту смену, с рыжей не убудет. Она тут же унеслась прочь, забрав с собой запах кофе, даже толстяк выдохнул незаметно — тоже ее боялся.
Свидетели неприятной сцены разъехались, когда он им насовал матов по самую панамку. Мы с другом ждали дополнительных инструкций.
«Значит так. Кота видели в разных местах склада. В основном он здесь крутится, но так-то — там где корм, там и кот. По земле ходит редко, иначе давно бы его пацаны переехали. Поэтому задирайте головы повыше и ловите движение на паллетах.
Машины вы обязаны вернуть через двадцать минут, заходит вторая смена и им нужно работать. Дальше пешком или ищите лишний аппарат. Если кто-то выпрыгнет на перекур или на обед — забирать машинку нельзя, на камерах все видно. Так что желательно найти кота сейчас, пока у вас есть средства для передвижения.
До утра нужно шерстяного гада вычислить,
