И все мои девять хвостов - Мила Коротич
Еще один легкий удар током по спине – еще один выпроставшийся хвост, похоже. В комнате становилось жарко.
– Сотни лет лисы отвергали меня, и ты первая – пожалела и приняла. Поделилась своей силой, и я буду тебе благодарен весь век, пока не спущусь в царство мертвых или не вознесусь к звездным лисам.
Он снова стал на колено перед Сашей. Четыре тона путунхуа[97] сливались в мелодию альтового шена. Чжан продолжал говорить, а Кислицкая, та, что была Сашей, уже почти плыла в этой тягучей, мягкой речи, как в реке, и глаза сами закрывались, а огненные хвосты – она чувствовала – выпрастывались один за другим, раскачиваясь огненным шлейфом за спиной. Они колыхались, как водоросли, обволакивая ее, озаряя комнату красноватым чувственным светом, заглушая пробуждающийся день с его банальным солнцем.
И вот она уже встает, выгибает спинку, раздвигает осторожно и быстро впереди себя высокую сухую траву. Та лишь помахивает метелками вверху, просыпая дикий рис прямо на рыжую спинку. Там впереди кто-то ждет тебя, ты видишь, чуешь, слышишь. Он тоже пригнулся, только влажный блеск черных глаз выдает его впереди, в траве. И запах. Манящий запах. Сила и желание пробегают по косточкам хребта, как по ступенькам – вверх и вниз, и все хвосты выгибаются дугой. Хочется встать на задние лапы, хочется танцевать, смеяться.
И вдруг обжигает сзади. Ее хвосты подожгли траву? Или кто-то выдохнул огонь ей в спину и кричит:
– Беги! Беги! Дочка, беги!
Что это было? Воспоминания?
Саша потрясла головой.
Видение пожара в сопках растаяло.
Комната по-прежнему озарялась красноватым светом ее волшебных хвостов, а напротив стоял красивый мужчина. В руках у него была ювелирная коробочка, в таких дарят кольца. Но хули-цзин Саша видела: там пульсировала маленькая жемчужинка – сердечко лисенка Лаки. Ей стало плохо. Лаки – миньон Ли. Мертвый миньон. По-другому жемчужину не достанешь.
Содрогнувшись от жалости ко всем погибшим знакомым и незнакомым, Ши-Кислицкая взяла коробочку. Ли Чжан расценил это как одобрение.
– Я предлагаю тебе мою память и накопленные знания. Если родовитые лисы не примут тебя, как и меня, – ты же из лаоваев, – то тебе не будет одиноко, как было мне. На мою руку ты всегда сможешь опереться, а силы твоих хвостов хватит на нас двоих, пока не отрастут мои.
«Ну да, – подумалось Саше. – Ну да. Настоящий китайский подход, практичный. Ведь не откажешь в логике. В честности. Чувства остынут, а расчет останется. И благодарность вроде как, и надежный спокойный контракт длиною в вечность».
Мертвый лисенок Лаки смотрел на нее сквозь бархатный плен ювелирной коробочки.
– И десять миль персиковых лепестков? – спросила Саша у Ли Чжана.
Снежный ком внутри растаял. Она смогла вздохнуть полной грудью, все еще немного опасаясь, что красный свет хвостов обрушится красным туманом и она ничего не вспомнит, но нечаянно спалит все вокруг, как в детстве. Но туман свернулся в девять красных хвостов, и они послушно обвили ноги хозяйки – сестрички Ши.
– И, если хочешь, постель из фиалок[98] в нашем доме, – ответил он ей.
Фиалки. Фиалковый запах. Запах лисьей силы окончательно сбросил морок. Сестричка Ши, а не Кислицкая сейчас стояла перед Полукровкой. Кто в Китае всерьез верит, что существуют лисы-оборотни? Никто. Кого сейчас называют хули-цзин и какую жизненную силу тянут эти красотки из своих жертв? Странный вопрос и очень логичный ответ.
Сестричка Ши надула губки, склонила головку набок, подняла и опустила глазки, снова махнула ресницами, как и положено, как от нее и ожидают.
– Столько обещаний, но все ли они искренни? – Она взмахнула хвостами, чувствуя, как фиалковый запах слетает с них вместе с искрами смеха. – Ожидать от лисьего рода верности и уюта можно разве что за большую услугу. Я хочу проверить серьезность твоих слов.
Ли Чжан понимающе качал головой. Может, любовался хвостами, кто их разберет, этих мужчин… Девица – назвать себя в этот момент девушкой у Кислицкой бы язык не повернулся, да ее никто и не спрашивал, – протянула изящную ладошку своему поклоннику со словами:
– Ты обещаешь союз и верность. А можешь дать мне сейчас в руки самое дорогое, что у тебя есть с собой?
Ли Чжан чуть помедлил и достал из кармана пиджака бумажник и телефон. Белый бумажник и белый телефон, как и положено лисам, любящим холод и свет луны.
– Кольцо и так уже у тебя, выбирай что хочешь, – сказал он с той улыбкой, с какой китайцы водят своих вторых жен по магазинам.
Саша в задумчивости поводила пальчиком над дарами.
– Какой смысл предлагать телефон, если он заблокирован? Ты хочешь меня разыграть! И это предложение – тоже насмешка!
Китайские невесты все немного капризны, говорят… Ли снял блокировку, приговаривая:
– Видно, что ты долго росла с лаоваями. Я бы выбрал кошелек, там кредитки, на которые можно купить много телефонов.
Но Саша уже набирала знакомый номер.
В висках застучало, когда она услышала родной, далекий, чужой, искаженный голос: «Алло! Слушаю вас».
– Мама! – Глаза у нее наполнились слезами. Пришлось с усилием сглотнуть ком, заморозивший горло. – Мама, это я! У меня все хорошо! Спасибо, что не сменила номер.
– Сашенька моя, ты… – Кажется, мама тоже старалась не заплакать.
– Мама, я все знаю. Спасибо за все, спасибо, что научила меня сопротивляться и говорить «нет»… – Тут Кислицкая прямо посмотрела на Ли. Он понял, что это и ему ответ. – Мам, я не буду менять свой старый номер, никогда, мам! Чтоб ты всегда могла мне дозвониться, если захочешь. И папе – привет. Я люблю вас. Звоните, если что.
На этих словах она нажала кнопку с красной трубкой и вернула телефон хозяину.
Саша Ши представила яркий веер лисьей волшебной силы за своей спиной. Назвала, что помнила: лояльность и благоразумность; кротость и наличие собственного мнения; скромность и серьезность; умение и осторожность; возможность внимательно выслушивать мнения других и принимать решение; стойкость и мягкость; способность контролировать и в то же время обращать внимание на детали; добросовестность и практичность; выносливость и праведность. Все по Гао Яо[99].
Нет, хвосты не отозвались.
Перечислила пять конфуцианских[100]: человечность, справедливость, идеальное поведение, мудрость, верность.
Это было ближе: пять теплых лучей погладили спину. Но еще оставались неназванные.
«Стойкость и смелость», – пришло ей в голову. И еще два хвоста отозвались.
Стоп, велела
