Князь Пушкин - Сергей Александрович Богдашов

Селивёрстова мы застали дома. Он как раз устроился с трубкой у камина, решив отдохнуть после обеда, если судить по тому, что я позже увидел.

— Ваше Сиятельство, какими судьбами? — выскочил он на крыльцо, заслышав звон поддужных колоколец.

— Приехал во владение вступать, Никифор Иннокентьевич. Купил таки я Велье. Спасибо Его Превосходительству Борису Антоновичу Адеркасу. Он лично мне пообещал, что с вашим начальством за три дня все вопросы уладит. А пока ознакомьтесь с теми бумагами, что у меня есть.

— Да Бог с вами, Александр Сергеевич, я вам на слово верю! — попытался отмахнуться было Селивёрстов.

— Так я не в том смысле, что мне нужно верить. Вы пункт пять внимательно прочтите. Там мне не только земли с крестьянами положены, но и здания с оборудованием. И вот про состояние оборудования я очень заинтересован узнать. Но сначала давайте с вас начнём. Вы полагаете вернуться на службу?

— Если вы считаете, что у меня есть нарушения, которые этого не позволят сделать, то уверяю — вы ошибаетесь! — вспыхнул румянцем Никифор Иннокентьевич.

— Вы меня неверно поняли, — лишний раз убедился я в том, что есть в России честные люди, дорожащие именем и репутацией, — Просто я предположил, что на большой оклад ваше уездное начальство вряд ли расщедрилось, а мне не хотелось бы менять коней на переправе. Другими словами, я намерен вам предложить полуторный оклад от того, который вы сейчас получаете, чтобы вы продолжили осуществлять общее управление Вельской волостью.

— Я должен подумать, — облегчённо выдохнул Селивёрстов, сообразив, что он не совсем верно истолковал моё предложение, где я обратил его внимание на то, что в перечень приобретённого мной входит всё то оборудование, которое закупалось его ведомством за счёт казны, — Но сразу скажу, что треть того инвентаря, которое значится в описи, мы так и не дождались. Хотя из Германии оно вышло, и все накладные у меня есть. Как мне сказало моё начальство, часть плугов, борон и сеялок с косилками ими оставлены в уезде, с целью их дальнейшего изучения. И хотя уже два года прошло, но нам пока ничего так и не вернули.

— И велика ли эта часть? — с нехорошей улыбкой поинтересовался я в ответ.

— Примерно в треть, если рассматривать в денежном выражении. А на самом деле больше всего плугов до нас не доехало. Так что те же бороны, в их некотором количестве, оказались вовсе не востребованы. Я даже велел смазку с них не снимать, — постарался представить себя Селивёрстов в качестве рачительного хозяина.

— Этот вопрос я решу. Не сомневайтесь, — чуть было сам себя не погладил я по голове, за то, что вовремя установил дружеские отношения с губернатором и главным жандармом губернии, правда, пока что ещё не назначенным, но до этого срока рукой подать.

— А с полотняной фабрикой что?

— Сырье на складах есть, как и готовая продукция имеется. Сбыта нет.

— Цены высокие просите?

— Как по мне, так такие же, как у всех, хотя качество выделки полотен у нас получше будет. Оборудование-то тоже в Германии покупали. Так что полотна — на загляденье.

— А кто у вас сбытом занимался?

— Так я и занимался, но скупщики предлагали неимоверно малую цену. Гораздо ниже себестоимости. Приходилось им отказывать, — горестно признался Никифор Иннокентьевич.

Меня уже терзают смутные сомнения. Хотя бы потому, что от своего тульпы я знаю, как быстро поднялись местные купцы на продаже льна и полотен. Похоже, кто-то целенаправленно устроил показуху с ценами, желая разорить фабрику, чтобы потом, купив её за копейки, начать пожинать плоды своей хитрой операции.

Нет, Селивёрстов может и хорош, как честный управляющий, но торговля и конкуренция — это его слабые стороны.

— А что в имение с амбарами? Много ли зерна можете принять на хранение?

— Два помещения я успел достроить, а третье, самое большое, лишь под крышу смог завести, а затем деньги на строительство закончились. Именно оно должно было под зерно пойти. Первые два — это хранилища овощей и льна.

— На какой объём зерна планировалось недостроенное хранилище? — настойчиво продолжил я долбить не раскрытую тему.

— На пятнадцать тысяч пудов в трёх отделениях. По шесть для ржи и овса, и на три тысячи — под пшеницу.

— Неплохо. Кто проект зернохранилища составлял? — тут же поинтересовался я, так как лучших пропорций зерновых под хранение я сам не готов был предложить.

— Откуда мне знать? — вполне справедливо пожал плечами Никифор Иннокентьевич, — Там есть пара подписей внизу. Одна от автора чертежа, а вторая от того, кто проект утвердил. Вас какая именно подпись интересует? Я могу выяснить и то и другое.

— Наверное того, кто заявку на создание проекта составлял, — определился я с правильным акцентом для быстрого поиска.

— Тогда вам Болотников нужен. Запрос от него исходил.

— Надо же, какая удача! А мы с Модестом Ипполитовичем не далее, как позавчера встречались. Я даже служебный тарантас с конём под него приобрёл. Так что скоро вы встретитесь.

— Неужели он решил вернуться в Велье? Не верю. Уезжал он отсюда крайне разочарованным. Впрочем, я же передавал вам его служебную записку.

— Вы знаете, а мне она понравилась. По крайней мере человек честно описал происходящее, отчего не сложно было определить, в чём он ошибался.

— Да, в том-то и дело, что его письмо не только искреннее, но и, как ни странно, довольно конструктивное. Он коснулся множества тонкостей, которые мы зачастую упускаем из виду в повседневной суете.

— И всё же, о чём конкретно он говорил?

— О, вопрос довольно обширный. Он сетовал на бюрократию, на то, как крестьян отучают от добросовестного отношения к земле, устанавливая жёсткие рамки, иногда даже угнетающие. Но в то же время он поднимал идеи о необходимости перемен, о том, что, несмотря на трудности, стоит вникать в суть дела и искать пути улучшения.

— Вот, значит, как. Звучит многообещающе! — подумав, заметил Селивёрстов, — Надо же, как вы мне Болотникова раскрыли, как человека. Признаюсь, есть в нём какая-то чертовинка. Этакий бес познания