Замечательный предел - Макс Фрай
– Да не особо вредный. Просто когда-то учился на Философском. Представляешь, сколько там у нас было конспектов? С тех пор писанину терпеть не могу.
* * *
• Что мы знаем об этой книге?
Что у меня, конечно, есть чёткий и внятный план повествования. Что было, что будет, чем успокоится сердце, кто, с кем, где, когда[31]. Но по моему прекрасному плану эту книгу писать невозможно. Не позволяет она. Потому что, следуя плану, мне пришлось бы ради связности постоянно отклоняться от правды, благо языки ТХ-19 позволяют сколько угодно врать. Собственно, даже не то чтобы именно врать, а просто менять местами события, вставлять разговоры, которых не было, потому что в диалогах удобнее сложное объяснять, дополнять невозможные факты правдоподобным вымыслом, который помог бы читателям эти факты понять и принять. Упрощать совсем уж невыносимые смыслы, подчёркивать малозначительные детали, что-то приукрашивать, о чём-то молчать – так делают все писатели, это вообще нормально, когда пишешь (пусть даже очень странный) роман. Но история про Ловцов книг из Лейна не согласна быть просто странным романом. Эта книга уверена, что она и есть настоящая жизнь. И, подобно реальности Сообщества Девяноста Иллюзий, позволяет автору вносить в текст только те изменения настоящего хода событий, которые он способен своей силой слова и волей овеществить.
(Мне говорили, многие Ловцы книг из Лейна втайне мечтают однажды написать настоящий роман. Ими движут вполне нам понятные амбиции и азарт, желание совершить невозможное и всех удивить. Да просто попробовать, как это. Узнать, что чувствует человек, когда у него получается то, чего не было, сочинить. Но до сих пор ни одна из попыток не увенчалась успехом. Никому не удалось даже толком начать. Потому что ум уроженца Сообщества Девяноста Иллюзий не приучен выдумывать, фантазировать, врать. Язык языком, но от привычки так легко не избавиться. Врать на чужом языке безопасно, но ум паникует и тормозит. И сейчас я хорошо понимаю, как это – когда о том, чего нет и не было, мучительно, просто физически невозможно писать. Хотя я точно не Ловец книг из Лейна, заблудившийся в ТХ-19. Не с моим счастьем! А то бы меня Лестер Хана давным-давно домой увела.)
* * *
• Что мы знаем об этой книге?
Что, к примеру, по замыслу автора, Мартин, один из «исландской» компании, которого Мирка (Миша, Анн Хари) на общем портрете рыжей прозрачной тенью изобразил, должен был в самом начале войны приехать в Вильнюс из Киева, где жил последние несколько лет, потому что его друзья попросили отвезти детей в безопасное место. Например, у них тётка в Вильнюсе. Или, предположим, двоюродный дед.
Но на самом деле Мартин тогда отвёз дочку и двух племянников друга не в Вильнюс, а в Краков, к дальней родне. И вернулся обратно в Киев, потому что уехать оттуда много желающих, но транспорта не хватает для всех. А у Мартина, по удачному стечению обстоятельств, латвийский паспорт, позволяющий свободно выезжать из страны, и старый Ниссан Кашкаи, верный друг, практически внедорожник, где угодно проедет, если его хорошо попросить. И на дизель, слава богу, хватает, успел заработать на несколько лет вперёд. В общем, можно больше не думать, что теперь делать, а просто делать, и всё.
Мартин доедет (уже доехал!) до Вильнюса только в самом конце двадцать третьего года. В первый же вечер он забрёл (забредёт) на улицу Шестнадцатого Февраля, увидел (увидит) подсвеченную рождественской гирляндой вывеску «Tvirtove», и его натурально магнитом потянет (уже притянуло) туда. То есть, с Мартином всё нормально, он вернулся и многое вспомнил, встретив старых друзей, но в книгу это не вставишь, в двадцать втором его ещё не было здесь.
• Что мы знаем об этой книге?
Что по плану где-то примерно в мае двадцать второго к нам должна была вернуться Принцесса. Её одна из IT-компаний (в двадцать втором так делали многие) из Москвы за границу перевезла. Причём у Принцессы (по паспорту Кати Романовой) об этом переезде сохранилось два противоречивых воспоминания: как летела сюда с коллегами через Ереван и Варшаву и как среди ночи вышла из калининградского поезда на Вильнюсском железнодорожном вокзале, ни черта не соображая спросонок, волоча за собой гигантский, но почти пустой чемодан, хотя это технически невозможно: в Вильнюсе больше не останавливаются российские поезда.
Но Принцесса не будет красиво путаться в воспоминаниях, заодно и нас с вами сводя с ума. Наша Принцесса (Катя Романова, тёплая жёлтая тень на картине) пока поселилась в Белграде, ей не дали литовскую визу. Мы не знаем, сможет ли она к нам приехать. Только надеемся, что когда-нибудь – да.
• Что мы знаем об этой книге?
Что мне хотелось обязательно написать о том, как Мирка (Миша, Анн Хари) встретил Виталика (пора бы уже вообще-то, сколько можно его по чужим описаниям рисовать). Столкнулся с ним в несбывшемся Вильнюсе, возможно, прямо в «Исландии», хотя, скорее, всё-таки просто на улице – это подходящий формат, чтобы сидеть на лавке, передавать друг другу бутылку с крепкой дешёвой настойкой, разговаривать и наблюдать, как наполняется жизнью, голосами, движением застывший в отсутствие времени окружающий мир. Ух они бы у меня побеседовали! Виталик бы Мирке (и заодно Анн Хари) наконец-то понятно, словами, по-человечески всё объяснил. Про старуху из мексиканского бара, которая в тот вечер переборщила с настойкой от ревматизма[32] и впала в пророческий транс. «Какие силы из неё тогда с тобой говорили, – сказал бы Виталик, – можно только гадать. Однако, похоже, за тобой тогда лично явилась твоя старая несбывшаяся судьба. Ты обменял свою жизнь на Грас-Кан, а там, где родился, не сбылся. Неудивительно, что твоё настоящее место оказалось в несбывшейся вероятности, где ты наконец-то художник, как было задумано. Вас обоих уже давно нет, ни художника, ни реальности, но пока ты там и рисуешь, вы вместе сбываетесь заново. Всё сложно, но очень просто, мой дорогой».
И ещё Виталик сказал бы: «Место того, кто способен овеществлять своей безнадёжной любовью несбывшиеся миры, всегда на границе между почти и совсем невозможным. Когда-то ты умер, чтобы родился город, о котором ты грезил», – а Миша (Анн Хари) ответил бы: «Да. Дурость страшная, но сработала. По крайней мере, я родился и вырос в Грас-Кане, он действительно есть». «Так ещё бы она не сработала, – пожал бы плечами Виталик. – Жизнь, добровольно принесённая в жертву, не хрен собачий. С этого почти все начинают,
