Лик Черной Пальмиры - Владимир Николаевич Васильев
Лайк оглянулся на коллег – не то чтобы растерянно, но явно с целью выиграть время. Ираклий на его немой вопрос лишь чуть заметно пожал плечами.
– И… что нам теперь делать? – обратился Шереметьев к инквизиторам, выдержав короткую паузу.
– Ждать, – заявил Максим. – Просто ждать. Ущерб будет возмещен. Виновных накажут. Низвергнутых в сумрак – вернут, если это будет возможно. А теперь… я попрошу вас удалиться и не предпринимать в ближайшее время ничего… опрометчивого. Вас найдут, когда придет срок.
– У меня вопрос, – храбро встрял Озхар, – где сейчас находятся плененные девушки? И что с ними?
– Все, включая Тамару, потенциальную Великую Чародейку, в данный момент находятся в Санкт-Петербурге. Насколько мне известно, ни с кем ничего фатального не произошло. Подробности устанавливаются. Все, ни слова больше!
Повелительным жестом инквизитор отослал Лайка со спутниками прочь. Эдгар и Хена за время разговора даже не шелохнулись – высились эдакими зловещими истуканами справа и слева от Максима. Для вящей солидности, что ли?
В лифте и по пути к выходу никто не проронил ни слова. У подъезда уже дежурил лимузин, естественно, с Платоном Смерекой внутри. В салоне обнаружился также Ефим в компании одного из дозорных-компьютерщиков, развернувшего ноутбук и подключенного к Сети посредством GPRS. Лайк воспринял это как должное.
– Шеф! – сообщил Ефим скороговоркой. – Во-первых, появился Симонов. Он в офисе и в панике. Во-вторых, я тут накопал один любопытный фактик, может быть, он покажется интересным.
– Излагай, – процедил Лайк, распахивая дверцы бара.
– Вчера в Питер прибыл один из сильнейших колдунов Ямайки. Разумеется, Иной. С Дозорами не сотрудничает и никогда не сотрудничал.
Неизвестно, произвело это какое-либо впечатление на Лайка или нет. Налив чуть ли не до краев коньяку, он не отрываясь выцедил все до капли. А потом велел Смереке:
– В Борисполь.
– Куда летим? – тут же справился Ефим.
– Ты – никуда. Заказывай четыре на Москву. И если в ближайшие два часа нет рейса – организуй. Симонов пускай сидит в офисе и не дергается.
Сказав это, Лайк откинулся в шикарном роллс-ройсовском кресле и закрыл глаза. До Борисполя он не произнес более ни слова, не шевелился и глаз не открывал.
Озхар со Шведом (а уж Ираклий и подавно) прекрасно знали: если шеф так сумрачен и неразговорчив, значит, он взбешен. И под руку ему в такие моменты лучше не подворачиваться. Пришлось поневоле следовать примеру шефа, благо бар в лимузине был вместительный, а комфортабельных кресел хватало на всех.
Уже перед самой посадкой в самолет Шереметьев тихо спросил у Ефима:
– Про ямайского колдуна… откуда информация?
– Из вчерашней сводки Инквизиции.
– Информация открытая?
– Нет, внутренняя. Но грифа секретности не имеет. Инквизиция пыталась препятствовать его приезду в Питер, но…
– Что – но?
– Но не преуспела в том, как видно.
– И не преуспеет, – хмуро напророчил Лайк.
Озхар со Шведом так и не поняли, что он хотел этим сказать.
* * *
Во Внуково Ираклий озабоченно поглядел на часы, выставил московское время и коснулся плеча Лайка:
– Я тебе нужен буду в Москве?
– В Москве – не очень. В Питере – очень.
– Тогда я отлучусь.
– Мобильник не отключай, – предупредил Лайк.
Лицо шефа киевлян как окаменело с утра, так и оставалось таким. Впрочем, могло показаться, что окаменело не только его лицо, а что сердце Шереметьева тоже обратилось в камень или, того хуже, в ледышку. Спутники не могли внятно объяснить подобные ассоциации, но они почему-то всегда возникали, когда дела украинских Дозоров начинали идти из рук вон плохо. Если шеф обратился в памятник с ледышкой вместо сердца – жди событий.
Ираклий в ответ кивнул и направился прочь, быстро затерявшись в толпе.
Первый же попавшийся таксист, запросив, как водится, кругленькую сумму, подрядился отвезти прилетевшую троицу в центр.
Швед, как обычно, бдил: севшего на хвост таксерной «десятке» темно-синего «Форда» первым отследил именно он.
– Шеф, – сказал он Лайку, одновременно отводя внимание водителя. – За нами хвост.
Лайк подался вперед и заглянул в зеркальце заднего вида. Понаблюдал с полминуты.
– «Форд-таурус»? – справился он.
– Угу, – подтвердил Швед.
Даже поверхностный взгляд через сумрак не оставлял сомнений: преследуют их Иные, причем Светлые. Впрочем, слово «преследуют», пожалуй, было пока преждевременным. Следят, присматривают – так точнее.
Пока.
Пресловутое «пока»! Слежка может обратиться в преследование и даже атаку почти мгновенно.
– Что будем делать? – Швед как натура деятельная не допускал и мысли, что на соглядатаев можно просто махнуть рукой. Если слежка обнаружена – от нее следует тут же избавиться, иных вариантов Швед не признавал. Однако слова Лайка заставили его (скрепя сердце) поступить против натуры.
– Пусть, – глухо сказал Лайк и снова оцепенел на переднем сидении.
Швед вздохнул и притих, не переставая иногда оборачиваться и мрачно зыркать назад, – по яхтсменской привычке он игнорировал зеркала.
– Да ладно тебе, – попытался его успокоить Озхар. – Что такого? Ну следят…
Швед не ответил.
Озхару тоже было невесело. Невзирая на сенсационные киевские события, мысли его то и дело возвращались к Тамаре. Правда, он уже почувствовал: Тамара жива, физически она в полном порядке. Но это физически. Что же до остального… Кроме того, Озхару сильно не понравился факт ее скоропалительного возвращения в Питер. Да еще против воли. На что способен этот не к добру проснувшийся мегаполис, украинский десант уже имел сомнительную радость убедиться на собственном опыте.
– Я так понимаю, мы в московский офис? – спросил Швед.
– Правильно понимаешь, – процедил Лайк.
– А регистрироваться будем?
– Там и зарегистрируемся…
Офис московского Дневного Дозора располагался на Тверской, совсем недалеко от центра Москвы. От ее сердца.
Светлые упрямо сидели на хвосте и только в районе Воздвиженки ушли в сторону Нового Арбата. Швед, отметив это, слегка расслабился и принялся глазеть на зубчатые стены Кремля за Александровским садом. Впрочем, долго глазеть ему не пришлось: промелькнула Манежная площадь, машина свернула налево и, проехав немного по Тверской, остановилась напротив длинного семиэтажного дома. На самом деле дом имел еще три сумеречных этажа. Один располагался между обычными первым и вторым, остальные два – на самом верху. В сумраке дом выглядел очень впечатляюще – эбоновый камень сумеречных этажей смотрелся
