Барышня ищет разгадки - Салма Кальк

А Соколовский просто молча поклонился.

За мной закрыли дверцу экипажа… и я снова отправилась в новую жизнь.

2. Дом на Третьей Солдатской

2. Дом на Третьей Солдатской

Дом, где мне предстояло жить, оказался деревянным, большим, двухэтажным, на улицу смотрел двумя рядами окошек, по дневному времени не забранных ставнями. Через забор виднелась отдельная лестница на второй этаж. Остальное — как везде, массивный забор из тяжёлых брёвен, в нём ворота для экипажа и рядом калиточка, и навес двусторонний над ними, чтобы снег не заваливал.

Прошка, человек Болотникова, ехал рядом с кучером, он лихо соскочил на землю и застучал в ворота массивным железным кольцом. И закричал — открывай, мол, Лушка, барыню тебе привезли. Но ворота открыла вовсе не неведомая Лушка, а мужик в меховой шапке и тулупе — наверное, здешний дворник и ещё кто-нибудь.

Прошка с кучером перетаскали мои саквояжи в дом, я проследила, чтобы ничего не оставили в экипаже, и пошла следом. Высокое крылечко, тяжёлая дверь, сени.

— Здравствуйте, хозяева, — громко поздоровалась.

Хозяева не спешили показываться, кто бы они ни были, а люди Болотникова быстро распрощались и были таковы. Так-так, что же здесь меня ждёт?

Темноватый коридор, в небольшой прихожей крохотное окошечко, замёрзшее. Я ничего не поняла и выпустила несколько осветительных шаров, чтобы оглядеться. И тут только ближняя ко мне дверь — двустворчатая, крашеная белой краской — распахнулась, и оттуда выглянула девица помладше меня, с толстой русой косой, в застиранной ситцевой парочке.

— Ой, здрастье, — поклонилась она. — Это вы барыня из управы?

— Здравствуйте, — я тоже легонько поклонилась. — Я Ольга. А вы Лукерья?

— Не, я племянница еёная, а тёть Лушка поди в подполе застряла, вот и не слышит. Я сей момент её кликну. Вот, извольте проходить сюда, здесь две комнаты для вас приготовлены.

Я вошла в приготовленные комнаты, и увидела небольшую гостиную — с комодом, парой кресел, столом меж ними и печью в углу, пол был покрыт домоткаными половиками. В открытую дверь виднелась небольшая спальня — с кроватью, накрытой белым покрывалом, на подушке вышитая накидка. У печи на полу лежали дрова.

— Я вам протопила, вы поглядывайте, как там, а как прогорит — так ещё подкиньте, дров нам два воза прислали, мёрзнуть не придётся, — болтала девица.

— Звать-то тебя как? — нужно устанавливать контакты.

— А Надеждой, — сообщила она.

— Очень приятно, Надя, — кивнула я.

— А вы Ольга Дмитриевна, да? А вы по правде из самой Москвы?

— По правде, ещё утром там была.

— Так не по железке что ли прибыли? — изумилась Надежда.

— Портал мне Матвей Мироныч открыл, — улыбнулась я. — Желает, чтобы скорее к службе приступала.

— А служить-то вы где будете? У него аль туточки?

— Да не тут и не у него, а где скажут. Может, в больнице, может, на погосте, может, ещё где.

— Это… как? На погосте?

— Нежить именно в таких местах встречается.

— Нежить в смысле… дохляки? Упокойнички? Которые, тьфу, смирно не лежат и потом поднимаются и за своими приходят?

— И так бывает, и чтоб не пришли больше, их нужно упокоить. Я умею.

— По правде что ль?

— Да, и ещё определить, от чего человек умер.

— Мамоньки рОдные, вот как оно вышло-то! — Надежда прижала обе ладони к щекам и приоткрыла рот. — А ещё расскажите!

— Надька, ты чего, дурища, вещей на пороге навалила? — раздалось из покинутого нами коридора.

В комнату шагнула женщина — высокая, худая, в тёмном платье или тоже парочке, но поверх надет фартук, и не видно. На голове платок, повязан низко, ни волосинки снаружи не осталось. В руках связка ключей на крупном кольце, да ключи большие, не от шкатулочки и не от секретера. Оглядела нас, всё поняла правильно.

— Это вас его высокородие к нам сосватал? — хмуро спросила она.

Вот прямо очень худая, болеет или голодает? Надежда тоже не отличалась пышностью тела, но её родственница выглядела прямо нездоровой.

— Очевидно, меня. Я Филиппова Ольга Дмитриевна. А вы Лукерья?

— Я Лукерья, — кивнула она.

Лет пятидесяти, если больше — то ненамного.

— Очень приятно, — кивнула я. — Подскажите, можно ли попросить вашего человека занести саквояжи?

— Надька, кликни Федота, — тут же отреагировала Лукерья. — Обедать будете? Баню топить?

Я подумала, что начать новую жизнь с бани будет неплохо.

— Да, топить, пожалуйста.

— Ужин Надька в семь принесёт.

— Благодарю, — киваю. — А можно попросить разбудить меня утром, часов в семь?

— Куда это ни свет, ни заря? — искренне удивилась Лукерья.

— Так в управу же, думаю, я успею собраться, выпить чаю и дойти к девяти, — сказала, и на меня снова вытаращились.

— А чего в управу-то?

— Так расскажут, что делать. Точнее, куда прежде всего.

— И что вы там делать собрались? — она оглядела меня с головы до ног.

— Так упокойничков ловить! — сообщила Надежда, гордая тем, что уже всё обо мне знает.

— Каких… упокойничков? — медленно спросила Лукерья. — Так вы маг, что ли? И вправду на службу прибыли?

— Маг, — пожимаю плечами, — и вправду на службу. — Завершила образование в академии, приехала служить.

— Из тех, что ли, кто мёртвого поднимет и отвечать заставит?

— Могу, если нужно, — пожала плечами, будто это самое естественное дело на свете.

Лукерья глянула на меня, истово перекрестилась. Было видно, что хочет ещё и сплюнуть, да не желает делать это на свои чистые половики.

— Болотников сказал — вы маг? — спрашиваю.

— Маг, — коротко отвечает. — И Надька тоже. Да толку с той магии.

— Отчего же? А в училище, если не в академию?

— Где мы, а где то училище, — пожала плечами Лукерья. — Скажу Федотке, пусть идёт и вещи таскает, и баню затопит.

— Чай подать? — спросила Надежда с придыханием.

— А подай, — кивнула я, думая разговорить её и выяснить побольше о хозяйке дома, где мне предстояло жить.

Лукерья отправилась по своим делам, Федот принёс мои вещи и под моим руководством сложил в спальне, и пообещал, что баню затопит,