Прятки в облаках - Тата Алатова
Костик что-то крикнул Нежной, его голос заглушил оркестр. Но это произвело эффект: Фея-Берсерк, словно взбесившись, нанесла серию столь мощных ударов, что Маша завопила. Голова Костика моталась от каждого удара, как будто шея превратилась в веревочки, а потом и весь Костик отлетел в сторону и рухнул на пол. И остался лежать.
***
В медпункте было так много белого, что Маше казалось, еще чуть-чуть — и она ослепнет.
— Батюшки, студента с боевки поколотили, вот уж невидаль! — весело сказал Айболит. — Исключительный случай, медицина тут бессильна, будем резать, не дожидаясь перитонита. Выпейте-ка валерьянки, голубушка, а то нашатырка у меня закончилась.
Маша молча взяла из его рук стакан. Их штатный медик, Петр Семенович Арбузов, был круглым добряком с блестящей лысиной и вечно оторванными пуговицами на халате. Удивительно, но, по слухам, прозвище «Айболит» ему подарил сам Лавров в бытность аспирантом. Юмор состоял в том, что пациенты, состоящие из студентов, считались вроде как не совсем людьми.
— Так, значит, все будет хорошо? — спросил Димка.
— Ну, конечно, голубчик, ну конечно. Мы на прошлой неделе человеку ухо присобачили на место, и заметьте, безо всяких иголок и ниток. Новейшая разработка нашего университета! А вашему брату даже ничего не оторвало, — с некоторым сожалением заметил он. — Ну сотрясение, это пройдет, милый мой.
— Мы должны добиться увольнения Феи-Берсерка! — яростно заявила Маша. — И Циркуля тоже. Его наговоры не работают!
— У-у-у, мартышка наносит ответный удар, — присвистнул Олежка. — Пойдем-ка, Маруся, прогуляемся.
— Но Костик…
— Пусть пациент отдохнет в тишине, — сказал Айболит. — Вот этот молодой человек выглядит так, как будто умеет помолчать несколько минут и не путаться под ногами.
— Обещаю не путаться! — отсалютовал Димка и плюхнулся на свободную койку, поудобнее взбив подушку под макушкой. — Олег, накорми там Машку чем-нибудь, может, она от голода звереет.
Костик, на лице которого лежала блямба со льдом, одобрительно угукнул.
— И принесите мне потом сока, — чуть заплетаясь голосом и шепелявя, прогундосил он. — Ананасового. И, Маруся, не нападай на Фею, я без претензий.
— Почему вы себя ведете так… — Олежка подхватил ее за локоть и утащил в коридор, — как будто ничего не случилось?! Она причинила ему физический вред! В учебном бою! Это недопустимо!
— Совершенно с вами согласна, Рябова, — прозвучал сухой голос в конце коридора, и ректорша процокала навстречу. Маша уставилась на ее шпильки, пытаясь разглядеть, не остается ли от них дырок в полу. Вроде ничего такого, но вполне могли бы быть. — Инна Николаевна, безусловно, превысила свои полномочия, и мы внимательно рассмотрим произошедшее. Позже я лично доложу о результатах Валерию Андреевичу.
И валерьянка у них тут была просроченная, потому что Маша ни в какую не собиралась успокаиваться:
— И Валерий Андреевич вам скажет, что Костик сам напросился! Он сторонник жесткого обучения, как будто вы сами не знаете. Нет уж, Алла Дмитриевна, докладывайте Ларисе Алексеевне.
Олежка сжал ее локоть, пытаясь воззвать к рассудительности, но Маша не собиралась быть рассудительной. У нее тряслись руки и дрожали ноги, и она была вовсе не из тех сильных женщин, кто в моменты великих потрясений возглавляет армию. Нет, она относилась к тем, кто впадает в истерику.
— У вас, Рябова, еще нос не дорос мной командовать, — резко ответила ректорша. — Ваш брат совершеннолетний и прекрасно может сам представлять свои интересы. Моя беседа с Валерием Андреевичем будет носить характер доброй воли, не более того.
— Мне все равно, — угрюмо сообщила Маша. — Я просто хочу, чтобы Нежная больше не работала со студентами. Вдруг она еще кого-нибудь покалечит.
— Маша! — резкий голос Костика заставил ее вздрогнуть. Он стоял, опираясь на Димку, в дверях медпункта, и избитого лица все еще не было видно из-за пакета со льдом, но в его настроении сомневаться не приходилось. Братец изволил гневаться, и вовсе не на Нежную. Нет, понять мальчишек решительно невозможно. — Алла Дмитриевна, тут незачем вмешивать наших родителей и не в чем разбираться. Я же подписал информированное добровольное согласие и вообще согласен со всеми педагогическими методами Инны Николаевны. И давайте уже просто закроем эту тему?
— Вам нужно лечь, Рябов, — спокойно проговорила ректорша. — Мы обсудим все это позже, когда вам станет лучше.
— Но вы…
— Не буду принимать никаких решений, пока не выслушаю вашу точку зрения.
— Хорошо, спасибо, — пробормотал Костик и побрел обратно на свою койку.
Ректорша одарила Машу короткой крокодильей улыбкой:
— У вас больше ко мне нет вопросов?
— Есть, — немедленно ответила она, но уже без прежней агрессии. — Алла Дмитриевна, а защитные наговоры почему слетели?
— Потому что они ставились под учебный бой, — объяснила та с раздражением. — Никто не ожидал, что все это так далеко зайдет.
Не ожидали они! А вот надо было ожидать!
Тут Олежка вежливо попрощался с ректоршей и все-таки вывел Машу на улицу.
— Дышите, Мария Валерьевна, — приказал он, — глубже. Мартышка, как ты на маму похожа!
— Я? — обомлела Маша. — Да ничего подобного!
— А помнишь, как мы ее вшестером удерживали каждый раз, стоило кому-то из нас получить синяк в школе? Она же буквально превращалась в пылающего демона мести.
Она засмеялась. Да, так все и было.
— Как ты думаешь, что Костик сказал Нежной? Не на ровном же месте она взбеленилась.
— Понятия не имею. Костян кого угодно доведет, ты же знаешь. Он будет канючить, и просить, и требовать, и уговаривать, и угрожать, и ходить по пятам, и вообще весь мозг вынесет. Даже у мамы временами сдавали нервы, и она угрожала ему тапком.
— Но Нежная — преподаватель. Она обязана держать себя в руках.
— Ты не поверишь, мартышка, но преподаватели тоже люди.
— Нет, — угрюмо заметила Маша, пиная столбик на крылечке, — так быть не должно.
— А вдруг все другие аргументы она уже использовала и они нашему Костяну как об стенку горох?
— Ты что-то знаешь! — осенило Машу. — Знаешь и молчишь!
— Не молчу. Я говорю: не вмешивайся, Машка.
— Да ну вас!
Она отвернулась, разглядывая нежную листву на ветках. Сегодня была весна, и казалось, вот-вот зацветут сады и белоснежные яблоневые
