Неоновые боги - Кэти Роберт
Должно быть, Психея замечает страх на моем лице, потому как наклоняется и говорит, понизив голос:
– Я серьезно, Персефона. С нами все хорошо, все под контролем. Не вздумай возвращаться из-за нас.
Чувство вины, о котором я старалась не думать в минувшие дни, грозит вцепиться мне в горло. Я была так сосредоточена на своем плане, на конечной цели, что даже не задумалась о том, что, возможно, расплачиваться за все придется моим сестрам.
– Я худшая сестра на свете.
– Нет, – она мотает головой. – Вовсе нет. Ты хочешь выбраться и должна это сделать. Мы втроем сможем уехать, если захотим.
Мне от этого легче не становится. Напротив, может стать только хуже.
– Находясь в этом небоскребе, среди этих людей… я чувствую, будто иду ко дну.
– Я знаю. – Ее темные глаза полны сочувствия. – Ты не обязана передо мной оправдываться.
– Но мой эгоизм…
– Перестань. – В голосе сестры появляется резкость. – Если хочешь кого-то винить, вини мать. Вини Зевса. Черт, вини любого из Тринадцати или всех их сразу, если хочешь. Мы не выбирали такую жизнь. Мы просто пытаемся все это пережить. Для нас четверых это выглядит по-разному. Не извиняйся передо мной и тем более не называй себя эгоисткой.
Горло горит, но я отказываюсь настолько предаваться жалости к самой себе, чтобы расплакаться. Стараюсь улыбнуться.
– А ты умна для младшей сестры.
– У меня две потрясающие старшие сестры, у которых можно многому научиться. – Она смотрит в сторону. – Мне пора. Звони, если что-то понадобится, но не смей менять из-за нас планы.
В ее голосе столько ярости, что я не смогу ослушаться. Заставляю себя кивнуть.
– Не буду. Обещаю.
– Хорошо. Береги себя. Люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю.
И она отключается, оставив меня смотреть в пустой камин и гадать, не совершила ли я чудовищную ошибку.
Глава 19. Аид
К тому времени, как я заканчиваю дела, с которыми нужно было сегодня разобраться, и иду искать Персефону, на небе уже сгущаются сумерки. Наша территория подготовлена к грядущим событиям, насколько это возможно. Я приказал своим людям распространить информацию, что могут быть перебои с поставками, и спланировать все соответствующим образом. Мои шпионы в верхнем городе в полной боевой готовности и в любой момент переберутся обратно через реку в безопасное место. Все наблюдают и ждут дальнейших шагов Зевса и Деметры.
Я устал. Чертовски устал. Дошел до такого изнеможения, которое с каждым шагом тянет вниз.
Даже не осознаю, с каким нетерпением жду встречи с Персефоной, пока не захожу в маленькую библиотеку и не застаю ее там устроившейся на диване. Она читает, надев ярко-голубое платье, одно из присланных Джульеттой. В камине потрескивает огонь, и спокойствие развернувшейся передо мной сцены чуть не сбивает меня с ног. На миг я позволяю себе вообразить, что такая картина будет ждать меня в конце каждого дня. И вместо того, чтобы плестись в свою спальню и в одиночестве падать на кровать, я буду видеть, что эта женщина дожидается меня.
Гоню фантазию прочь. Не могу позволить себе такие желания. И вообще, и с ней в частности. Временно. Все это лишь временно.
Взяв себя в руки, я вхожу в комнату и тихо прикрываю за собой дверь. Персефона поднимает взгляд. Замечаю встревоженное выражение ее лица и немедленно к ней подхожу.
– Что не так?
– Помимо очевидного?
Я сажусь на диван, не слишком близко и не слишком далеко, давая ей возможность при желании прижаться ко мне, но не вторгаясь в личное пространство. Но едва успеваю усесться, как Персефона забирается ко мне на колени и подтягивает ноги. Я обнимаю ее и упираюсь подбородком в макушку.
– Что случилось?
– Гермес доставила мне послание от сестер.
Конечно, мне известно об этом. Пусть Гермес и обладает сверхъестественной способностью проскальзывать мимо моих охранников, но даже она не в состоянии полностью скрыться от камер.
– Ты позвонила им, и разговор тебя расстроил.
– Можно и так сказать. – Она слегка расслабляется, прижавшись ко мне. – Просто сижу здесь и изнываю от жалости к самой себе. Я эгоистичная мерзавка, которая устроила этот бардак, потому что захотела свободы.
Я еще никогда не слышал, чтобы в ее голосе звучала такая горечь. Нерешительно глажу ее по спине и, когда она вздыхает, делаю это снова.
– Твою мать никто не заставлял занимать должность Деметры. Она сама стремилась к этому.
– Я знаю. – Она проводит пальцем по пуговицам на моей рубашке. – Как я и сказала, это жалость к самой себе, что и само по себе непростительно, но я волнуюсь за сестер и боюсь, что только усугубила ситуацию тем, что сбежала, а не стала следовать планам матери.
Сам не знаю, что нужно сказать, чтобы ей стало легче. Одно из следствий жизни единственного ребенка в семье, а потом и сироты, кроется в том, что мои навыки общения весьма ограничены. Я могу пугать, угрожать и командовать, но с утешением знаком плохо. Прижимаю ее сильнее, будто этого достаточно, чтобы вновь собрать ее воедино.
– Если твои сестры хотя бы вполовину такие же способные, как ты, то с ними все будет в полном порядке.
Она издает судорожный смешок.
– Думаю, они, наверное, более способные, чем я. По крайней мере, Каллисто и Психея. Эвридика еще слишком юна. Все эти годы мы оберегали ее, и теперь я гадаю, не совершили ли тем самым ошибку.
– Из-за Орфея.
– Может, он неплохой парень. Но любит себя и свою музыку больше, чем мою сестру. Я никогда с этим не смирюсь. – Персефона расслабляется, пока говорит, и ее покидает оставшееся напряжение. Нужно было просто ее отвлечь. Возможно, я умею утешать не так плохо, как думал. Откладываю эту мысль для дальнейших размышлений, хотя сам себя убеждаю, что это бесполезно. Наше время и так уже истекает. Сколько там осталось до конца зимы. Потом уже не будет иметь никакого значения, что я умею утешать Персефону, если она расстроена. Она уйдет.
Мысль отвлечь ее при помощи секса кажется заманчивой, но не уверен, что сейчас ей нужен именно он.
– Хочешь выбраться отсюда ненадолго?
Она оживляется, и становится очевидно, что я сделал правильный выбор.
Персефона смотрит на меня своими большими карими глазами.
– Серьезно?
– Серьезно. – Я подавляю желание сказать ей, чтобы оделась потеплее. Мы отправимся недалеко, и меньше всего мне сейчас хочется давить на нее, она и без того чувствует себя ранимой. Я снимаю ее с колен и держу за руку, пока она встает. – Идем.
Она лучезарно мне улыбается.
– Это еще один секрет, вроде оранжереи?
Я все никак не могу поверить, какое сокровенное чувство возникает от того, что я разделил это с Персефоной. Словно она видела ту часть меня, которую не видит больше никто. Она не отвернулась от меня, а наоборот, кажется, поняла, что это место значит для меня. Я неторопливо мотаю головой.
– Нет, это кое-что другое. Взгляд за кулисы нижнего города.
Ее глаза искрятся.
– Идем.
И вот пятнадцать минут спустя мы шагаем по улице, держась за руки. Я раздумываю, не стоит ли мне убрать руку, но, черт возьми, не хочу этого делать. Мне нравится чувствовать ее ладонь в моей, наши переплетенные пальцы. Я веду ее к востоку от дома неторопливым шагом, чтобы не утомлять слишком сильно. Несмотря ни на что, Персефона пока еще не полностью восстановилась после той ночи, что привела ее ко мне. А может, я просто ищу предлог позаботиться о ней.
Мы идем в комфортной тишине, но ясно, что она все еще думает о сестрах. Мне нечего
