Адвокат Империи 7 - Ник Фабер
— Бред какой-то, — пробормотал я, потирая глаза. — Как так может быть, что, с одной стороны, у нас едва ли не концлагерь, а с другой — детский сад «Ромашка» с улыбками и цветочками⁈
Сбоку повеяло неуверенностью.
— Саша, а ты не думал, что всё это может быть…
— Чем?
— Ну, тебе не кажется, что она могла это просто… ну не знаю, выдумать, например? — медленно проговорила Анастасия.
Я повернул голову в её сторону.
— Насть…
— Подожди, — торопливо попросила она. — Я понимаю, ты не согласен, но подумай сам. Разве стал бы Меркулов встречаться с нами без своих юристов, если бы такое там происходило на самом деле? Вспомни приют. Ту девушку, которую мы видели. Я понимаю, что это звучит банально, но картинка не вяжется с описанием. Совсем.
— Она и не обязана с ним вязаться, — буркнул я. — Это только в плохих фирмах существуют зловещие приюты и психиатрические больницы. В реальности существует недостаток бюджета.
— Которым, заметь, они не страдают, — моментально вставила Настя и продолжила аргументацию. — Ты же тоже видел огромное количество грантов. Хочешь сказать, что там действительно происходит всё, что нам рассказала Котова, и этого никто до сих пор не заметил? За столько лет? Ну это же глупость, разве нет? Да даже наш фонд, который выписал им вексель на круглую сумму, должен был провести как минимум несколько проверок перед этим.
— К чему ты ведёшь? — спросил я.
Она замялась. Ей явно не очень хотелось это говорить. Или, возможно, вступать в конфликт по этому поводу со мной.
— А что, если она всё это действительно выдумала? — предложила она. — Что, если у неё…
— Беда с башкой? — язвительно предположил я. — На это намекаешь?
— Психические проблемы могут проявляться по-разному, — уклончиво ответила Лазарева. — Диссоциативное расстройство на базе травматического опыта могло спровоцировать у неё неправильное восприятие реальности. Например, то, что на самом деле было помощью, она воспринимала как насилие над собой…
Я нахмурился.
— Ты откуда это вообще взяла?
— Почитала несколько работ по психологии после нашей первой встречи с Котовой и визита в приют. Саша, я хочу сказать, существует вероятность, что у неё действительно есть проблемы с, прости если это прозвучит слишком резко, головой. Преувеличение, как и прямой вымысел, может быть защитной реакцией психики.
Мда-а-а-а. Ладно. Я всегда говорил, что она умная. Но только это не значит, что она права. В отличие от меня, Настя не может чувствовать чужие эмоции. Она не видела реакцию Елизаветы, когда я едва не прикоснулся к ней и…
Стоп.
А как, собственно, мои способности взаимодействуют с чужими эмоциями? Как вообще психические расстройства отражаются на эмоциональном фоне? В плане моего дара, разумеется. Ответа на этот вопрос у меня нет. Хотя бы просто потому, что психов я в друзьях не держал. Из таких знакомств разве что только дегенерат Волков, но там всё было густо замешано на пробившем любые потолки чувстве собственной важности и мании величия и… а потом я его эмоции и вовсе не мог читать.
Так. Стоп. Нет. Я уже начинаю думать, как Настя. Если продолжу, то поставлю Лизу из позиции «моя клиентка, которой требуется помощь» в позицию «сумасшедшая». Меня такое не устраивало.
— Нет, Насть. Я не согласен.
— Саша, я же не утверждаю, что всё именно так. Лишь стараюсь рассмотреть возможные варианты и…
— Нет никаких других вариантов, — отрезал, вставая с кресла. — Она наша клиентка, и я не собираюсь делать из неё сумасшедшую только потому, что мы натолкнулись на проблему в её деле. Я всё сказал. Пойду поем.
С этими словами я направился на выход из отдела. Надо было пройтись и подумать. Хорошенько подумать.
Пройдя по коридору, я вызвал лифт. Спущусь и перекушу, а то на голодный желудок голова, похоже, плохо работала.
И, как бы мне ни хотелось отмахнуться от этого заявления, Настя могла быть права. Возможно. Но я всё равно с ней не согласен. Она просто не могла почувствовать то, что ощущал я. Фальшивые эмоции отличить от настоящих для меня не проблема. А то, что испытывала Лиза, было до отвратительного настоящим.
Зайдя в один из кафетериев, взял себе пару слоек с ветчиной и сыром и чашку кофе. Уселся за стол и принялся жевать это добро. А голова продолжала работать.
Итак, она хочет, чтобы мы добились для неё справедливости. Цель громкая, пафосная, но не столь понятная с точки зрения профессии. Если уточнять, то это наказание для всех причастных и Меркулова в частности. Возможно, добиться закрытия приюта.
Она хотела прекратить то, что там творилось.
Вопрос ставит задачу. Проблема в том, как этого добиться. Как? В обычной ситуации можно было бы затребовать медицинские записи и прочую документацию, но… почему-то у меня не было никаких сомнений, что с ней не будет никаких проблем. Точнее, в самой документации ничего не будет. Вот абсолютно.
Что дальше?
Устроить полномасштабное расследование в приюте с опросом всех, кто в нём находится? В особенности подопечных заведения. Вариант, конечно, хороший, но кто мне даст на это право? Для этого нужны основания. Как вариант использовать в качестве аргумента показания самой Котовой. Или же…
Ладно. Поступим по-другому. Если у нас есть один случай с Елизаветой, то должны быть и другие. Будем отталкиваться от них. Ведь если это случилось с ней, то, опять же по её словам, должно было произойти с кем-то ещё.
А для того чтобы найти подобные сведения, нам требовался список «выпускников» этого места. К сожалению, такая информация также не являлась общедоступной из-за требования конфиденциальности личных данных несовершеннолетних. И она будет закрытой от общего доступа даже после того, как они этого совершеннолетия достигнут. Тем не менее законные способы у нас существовали.
Достав телефон, набрал Настю.
— Ладно. Будем действовать по старинке, — произнёс я, когда она сняла трубку. — Готовь судебный запрос. Нам нужен список всех, кто покинул стены этого места. И да, прежде чем ты начнешь возражать, я знаю, что эта информация под замком.
— Тогда ты знаешь и то, что с этим будут проблемы, — моментально отозвалась Лазарева. — Делать такой запрос до того, как мы подадим основной иск, может быть проблемно без наличия прямой связи и…
— Нормально
