Преддверие войны - Алексей Птица
— Как жаль, но может, вы найдёте время вернуться после сборов?
— Не могу ничего обещать, иногда обстоятельства оказываются сильнее наших желаний.
— Я бы очень хотела увидеться с вами ещё раз, — тихо произнесла Лиза и тут же смущённо опустила глаза.
— Я тоже этого желаю, но не могу обещать, чтобы не оказаться обманщиком. Я буду думать о вас, вот это я могу вам обещать совершенно точно.
— Я тоже. Проводите меня?
— Если вы позволите!
— Конечно. Давайте с вами просто погуляем до моего дома?
— Как скажете.
Я взял девушку под руку, и мы медленно пошли по улице, сначала молча, а потом разговаривая, и чем дальше, тем больше и оживлённее. До её дома мы шли два часа и, уже прощаясь, Лиза, неожиданно для меня, разрешила поцеловать её в щёчку.
— Это вам от меня подарок, чтобы помнили обо мне, — и, засмущавшись, юркнула в подъездную дверь.
Я немного опешил, но не стал стоять столбом, а повернулся и пошёл по улице, переживая свой первый поцелуй. На душе стало радостно и восторженно, а вокруг пахло летом. Стояла тёплая погода, свежий, чуть прохладный ветерок с Петровского залива обдувал моё лицо, раскрасневшееся от избытка чувств. Всё во мне пело и трепетало от первого поцелуя, и я бесцельно прошагал где-то с час, пока другие мысли не стали одолевать мою голову. Мне ещё предстоял разговор с Женевьевой, которую я намеревался увидеть завтра, перед самым отъездом.
На их факультете планировалось последнее собрание, не знаю, по какому поводу, кажется, какая-то ознакомительная лекция, после которой их распускали по домам, уж барышень точно, вот после неё я и собирался увидеть Женевьеву, конечно же, совершенно случайно. Так оно на следующий день и произошло.
Я стоял недалеко от выхода из учебного корпуса, где проходила лекция, и напряжённо ждал, стараясь не показать своих намерений. К назначенному времени лекция подошла к концу, и из здания начали выходить студенты и расходиться в разные стороны, кто группой, кто поодиночке. Вскоре вышла и заветная троица барышень-студенток, окружённая кавалькадой поклонников со своего курса.
Они неспешно шли по аллее, в конце которой стоял я, и в задумчивости смотрел по сторонам, избегая бросить взгляд на ту, ради которой сюда и пришёл. Меня заметили издалека и, неспешно подходя, как мне показалось, продумывали различное развитие событий, постепенно избавляясь от шлейфа поклонников, которые частично ушли сами, а часть увела подружка по имени Дарья.
Ко мне Женевьева и Марфа подошли втроём, один из поклонников никак не хотел убраться прочь и назойливо следовал за ними. Завидев их вблизи, я тотчас провернулся к ним и молча ожидал, когда они пройдут мимо, чтобы завязать разговор.
— Здравствуйте, ваша светлость! — проговорил я, как только Женевьева поравнялась со мной.
— Здравствуйте, господин барон! Вы меня ждёте?
— Да, хотел попросить вас уделить мне пару минут.
Женевьева посмотрела на меня из-под шляпки с холодным выражением лица, а потом, повернувшись к Марфе, произнесла.
— Марфа прошу вас пройти со своим кавалером на несколько шагов вперёд, господин барон хочет мне что-то сказать конфиденциально, я вас догоню.
Марфа искоса взглянула на меня и, схватив за руку опешившего студента, быстро повела его за собой, остановившись на расстоянии, при котором трудно было услышать разговор, и в то же время легко увидеть всё происходящее между нами.
— Я слушаю вас, господин Дегтярёв.
— Я сегодня убываю в военно-полевой лагерь, вы, наверное, уже слышали об этом, а сразу после него уеду на каникулы, чтобы вернуться уже осенью, на второй год обучения, — я замолчал, сделав паузу.
— Да я слышала, желаю вам успехов в обучении военному делу, вы же, помнится, хотели учиться на бомбардира?
— Да, у вас хорошая память, и вот моя мечта сбылась, только завуалированно.
— Что же, я рада за вас, — по-прежнему холодно разговаривала со мной Женевьева. — И вы остановили меня только, чтобы сказать об этом?
— Я хотел поговорить с вами, потому… — тут я осёкся и не знал, как продолжить своё предложение. Я уже тысячу вариантов перебрал, чтобы озвучить то, что чувствовал, но когда начал говорить, то слова буквально застряли у меня в горле.
— … потому? — заинтересовалась Женевьева, и на её губах заиграла лёгкая улыбка, глаза оживились и заблестели явной смешинкой, что развязало мне язык.
— … потому как я увижу вас совсем нескоро.
— Хм, и что? У вас уже есть на кого смотреть, судя по тому, что вы начали встречаться с какой-то девицей. Зачем вы меня остановили? Это с вашей стороны весьма нагло и неосмотрительно, но на первый раз я вас прощаю, ввиду вашей молодости и неопытности. А во второй раз потрудитесь сначала придумать вескую причину для разговора со мной, и при этом не встречаться с другими барышнями. Это, конечно, ваше дело, но если вы хотели увидеть именно меня, то и ведите себя соответственно. Вы больше не мещанин, а дворянин, причём получивший наследуемый титул, который передадите своим детям, если таковые у вас появятся, так что, подбором невесты вам следует озаботиться заранее, а меня попрошу не останавливать и не говорить бессмысленные фразы. Всего хорошего! — и решительно дёрнув плечиком, оскорблённая в лучших чувствах, графиня быстро пошла вперёд, провожаемая моим беспомощным взглядом.
Впрочем, ничего иного я и не ожидал, надеялся, конечно, но в глубине души понимал, что этот разговор ничего не принесёт, кроме расстройства. А вот о том, что ей известно о моих встречах с Лизой, для меня стало откровением. Я даже подумать не мог, что кто-то в академии знает об этом, кроме меня и Петра.
Может, это Пётр сказал кому-то, а тот передал другим, и информация пошла гулять по академии? Хотя, нет, Пётр мне друг, и рассказывать не станет. Я вздохнул, какая разница, откуда, но Женевьева уже знает, а значит, мои шансы на её руку и сердце ещё уменьшились. И если раньше они составляли десять процентов успеха, то сейчас явно стремились к нулю. Что же, я хотел, как лучше, а получилось, как всегда, но не поговорить с Женевьевой я не мог.
От воспоминаний меня отвлёк гудок паровоза, что показался на подъезде к перрону. Постепенно замедляясь, он буквально подкрадывался к нам, пока не привёз все вагоны, что толкал задним ходом. Вагоны лязгнули, останавливаясь, паровоз подал последний гудок, густая и плотная