И все мои девять хвостов - Мила Коротич
После ночных откровений к простым людям Кислицкая себя, оказывается, отнести не могла.
«Получается, – думала она, – все, чем я жила раньше, все радости, горести, старания и страдания не больше чем забава. Для вечных лис ведь человеческие дела не всерьез, так, игра „в посудку“, в детсадовские дочки-матери, в школу… Развлечение типа выезда ролевиков на природу. Все от обилия времени, которого отпущено много, а деть некуда, что ли?»
Ее слезы, страхи, расцарапанные коленки и вкуснейшие мандарины под елкой, и радость от новых карандашей и настоящей акварельной бумаги, и чувство полета, словно ты – воздушный шарик, оттого, что получилось сделать «солнышко» на качелях, и особый, резкий, но родной запах маминого пота, когда устраиваешься ей под бок вечером и сладко засыпаешь, и папины истории, от которых дух захватывает, и первые тайны от родителей, и разливающийся в груди жар, после того как сама договорилась с домовладелицей на комнату вполовину дешевле, чем просили, и радость от зачисления в институт, и головокружение от первого бокала шампанского, когда собрались «абитурой» отмечать поступление и никто не называл тебя «аниме». Да еще многое, дорогое и ценное, – на самом деле не более чем праздное лисье любопытство?!
Саша чувствовала себя обокраденной. И даже хуже – как если бы у тебя на сончасе одногруппники в садике вытащили из шкафчика сумочку со всеми твоими детскими сокровищами и секретиками, выпотрошили ее и раскидали вещи по раздевалке, не найдя ничего ценного. Обнаруживаешь свои драгоценные бусинки, картинки и часть маленьких игрушек из «киндера» вперемешку с колготками и запасными носочками, брошенные, сломанные, перепутанные, смятые. У панды отломили бамбук, у лошадки отковыряли кристаллик, а на мышь вообще наступили и свернули ей мордочку набок, даже папа не подклеит. Твой розовый рюкзачок висит раскрытый, словно рот ему порвали, и подкладка торчит, как кишки. Не найдешь ни обидчиков, ни бусинки. И не объяснишь, почему тебе так погано на душе, и даже мороженое, которое купит мама после садика по дороге домой, не помогает.
Конечно, мама строго поговорит с воспитательницей и нянями. Но выволочку сделают не за то, что бусинки не вернешь, а за то, что по чужим шкафчикам лазить нельзя, чревато, мол, кривой дорожкой к воровству и КПЗ. Но мышка уже не воскреснет, фиолетовые бусины укатились в страну пропавших секретов… Плюнули в душу, проще говоря.
Сейчас, сидя в плюшевом кресле гостиничного номера, в забытой миром электрифицированной китайской деревне, гордо именующей себя окружным центром, Александра Кислицкая сжимала в руках кружку с чаем и больше всего на свете хотела, чтобы ей кто-нибудь внятно объяснил, что… Дальше мысль не шла, путаясь в водовороте чаинок из порвавшегося чайного пакетика. Вы думаете, что в Китае пьют сплошь пуэр и улун и только на чайной церемонии? Добро пожаловать в реальный мир. Хотя ей ли говорить про реальный мир?!
Чай испарялся, оставляя на стенках кружки коричневый шрам.
Васильева, уже сменившая испачканные джинсы и футболку на белое летнее платье, сидела на подоконнике, покачивая сцепленными ногами. Тонкие щиколотки, залетая в лунный луч, отливали серебром. Света хватало и без электричества, а откуда взялся в чайнике кипяток, Саша как-то не думала, и так хватало чему удивляться.
– Встретить хули-цзин так далеко на севере – редкость. Без людей лисам-оборотням тяжело, скучно. Ведь основы учения Будды и законы неба людям открываются быстрее. В лесах, где нет человека, нет и смысла оборачиваться кем-то, лисы остаются лисами, – не спеша говорила Васильева.
Саша поморщилась, глотнув слишком крепкого чая, и спросила:
– Ты давно знаешь про лис-оборотней?
– Давно, – лаконично ответила приятельница.
– А про меня?
– Что ты хочешь услышать?
– Откуда ты знаешь, что я – лиса? Да еще и чистокровная?
– Девять твоих хвостов разве не очевидный факт?
– Но они у меня только сегодня появились!
– Сразу девять хвостов появиться не могут. Они постепенно отрастали, ты их просто не замечала. Или не знала, что это хвосты. Хотя вот это самое странное: почему твои родители тебя не посвящали? Кто они, твои мать и отец?
Саша снова глотнула чаю и поставила кружку на стол. Тепло напитка еще мгновение оставалось в ладонях, прежде чем исчезнуть.
– Не знаю. Я сирота. Меня в детстве усыновили. Да я и в Китай-то приехала, чтобы настоящих родителей найти. Приемные от меня тоже отказались. Этим летом.
Александра!
Я не пишу тебе «доченька», ты и сама знаешь уже давно, что кровные узы нас не связывают. Ты появилась в моей жизни семнадцать лет назад, и я искренне надеюсь, что ты не помнишь, как сложно мне было называть тебя дочерью первые два года.
Не буду придумывать историй, как мы выбрали тебя или как ты выбрала нас. Корзинки на пороге с младенцем в пеленках тоже не было.
Человек, которого ты называешь отцом, – тебе не отец, как и я не мать. Но именно он привел тебя за руку из обгорелого приграничного леса. Ходил за дровами, ведь горелик и бурелом можно собирать в лесу без страха нарваться на лесника. Дров не принес, но привел тебя, одетую в его же футболку. Она была тебе как платье. Сказал, что нашел вот в лесу девочку и что на тебе ничего не было. Ты дрожала и лепетала матерно. То есть нам тогда показалось, что ты материлась. И ручки у тебя были тоненькие-тоненькие, как лисьи лапки.
Я хотела было отдать тебя в детский дом, так положено. Всем нужны документы, имя, кто-то, кто будет заботиться, и есть определенный порядок жизни в государстве. Прости. Я тогда уже привыкла жить без детей. Да и не мечтала я о топоте детских ножек, мне хватило мороки от того, что из города, из благоустроенной квартиры я, как жена декабриста, отправилась за мужем в деревню, купившись на его уверения о пользе деревенской жизни, перспективах фермерства и планах развития Дальнего Востока на «дальневосточном гектаре».
Как все сложилось на самом деле, ты видела.
В социальной палате районной больницы не было места, и нам предложили, пока оформляются документы, приютить тебя у себя. «Пока» затянулось на несколько недель, потом пришел незнакомый соцработник и предложил нам оформить опеку над тобой. Вот опека оформилась очень быстро. А с ней и выплаты, которые оказались очень кстати.
Ты мало ела, вела себя тихо, не капризничала и не приносила особых хлопот, и тебя было очень приятно держать на руках. Не могу это объяснить. Сейчас
