Преддверие войны - Алексей Птица
— Как есть, всё поняла! — протараторила побледневшая Марфа и даже перекрестилась в подтверждение своих слов.
— Смотри… рассказывать ты мне всё рассказывай, я должна быть в курсе всех событий. Мне папочка на то указание дал. Помнишь, как вдруг в академии услышали, что всех неблагородных хотят из академии отчислить?
— Помню, как не помнить, — отмерла Марфа.
— А кто её распускать стал, знаешь?
— Нет.
— Вот видишь, всякую гадость и глупость ты собираешь, а этого не знаешь. Нужно во всё вникать, а чтобы прикрывать свой интерес в поисках гадов, приходится делать вид, что интересуют меня только любовные похождения новоиспечённых баронов и иже с ними. Да, это нужно узнавать и выспрашивать, чтобы не навести на себя подозрения, но и основное дело делать успевать надобно. А так, пусть думают, что ты сплетница, а я слушательница, на том и успокоятся. Мне всё равно, и тебе, я думаю, тоже.
— Ха, да мне их разговоры! Тятенька мне только верит, а остальных и слушать не станет, — рассмеялась в ответ Марфа.
— Вот, поэтому ты всё и про всех узнавай, да мне рассказывай, а я уж стану делать выборку. Кто с кем встречается, кто с кем дружит, кто в какие клубы ходит, ну и так далее. А дальше разберутся те, кому это по долгу службы должно.
— Ага, поняла. Всё, как и раньше стану делать, только намного больше.
— Хорошо. Ладно, устала я что-то от зачёта и от болтовни с тобой. Поедем уже по домам, у меня аж аппетит появился.
— Ух, а я как есть хочу, обед с ужином бы сразу съела.
— Фигуру береги перед свадьбой, — покосилась Женевьева на плотную Марфу, что и толстой пока обозвать язык не поворачивался, но и худой назвать против правды кривить.
— Пусть любой меня любит, — рассмеялась Марфа, а Женевьева только плечами пожала.
Они вышли из здания академии и, дойдя до ворот, поймали извозчика, на котором и уехали по домам. Всю обратную дорогу Женевьева кипела от ярости, а когда приехала, наконец, домой, то дала ей выход. Досталось всем: и вещам, и прислуге, но вещам больше. Наоравшись и разорвав пару платков, в том числе и тот, который она когда-то давала поднять Дегтярёву, Женевьева закрылась в комнате и дала волю оскорбленным чувствам, разрыдавшись в подушку.
А она надеялась, готовила себя отдать чуть ли не в жертву, а он, он, и она опять начинала рыдать, заливая слезами подушку, проворачивая в голове обиду. А он познакомился с какой-то продажной девкой, ходит с ней, улыбается, ручки целует, наверное, а та о нём в это время думает. Не знает, как бы охмурить его и на себе женить, а он, он, сволочь он!
Прорыдав полчаса, Женевьева смогла, наконец, взять себя в руки и успокоилась. Сидя за туалетным столиком, она принялась утирать слёзы, промакивая их платочком, и наносить розовое масло, пытаясь снять опухлость с век и лица. Получалось так себе, но выходить в ванную ей пока не хотелось.
Высморкавшись в один из разорванных платочков, она всё же вышла, умылась, выкинула рваньё и на немой вопрос гувернантки сказала.
— Зачёт сегодня оказался трудный, еле смогла на отлично сдать, перенервничала.
Та кивнула, с полуслова всё поняв, и занялась обычными делами, а Женевьева попыталась забыть на время о Дегтярёве, но он упорно не хотел оставлять её мысли. Женевьева вновь и вновь прокручивала в голове мысленный диалог с ним, и возвращалась к тому, что Фёдор оказывался вправе так поступить.
Здравый смысл победил, и утром, проведя почти бессонную ночь, Женевьева поняла, что её заочные обвинения в адрес юноши оказались абсолютно беспочвенны. Она не давала ему ни повода, ни надежды на то, что сможет полюбить и выйти за него замуж, абсолютно никакой. Ей самой хотелось встречаться с юношей, а уж ему тем более. Она ведь даже платка ему своего не подарила.
От этих мыслей девушке становилось горько и вновь хотелось пустить слезу, что не имело никакого смысла. Толку горевать, если она сама не в силах ничего изменить, и Дегтярёв не давал ей повода обвинять его в предательстве. Вздохнув, Женевьева стала готовиться к следующему зачёту и решила после него на выходных съездить к родителям. Как ни крути, но ей нужен совет мамы, да, не хотелось бы, но придётся напрямую спросить у неё.
Через пару дней, сдав очередной зачёт, она отправилась на железнодорожном экспрессе домой. Экспресс прибыл по расписанию, недолгая поездка на локомобиле, и вот она в родных пенатах. Отца дома не оказалось, он в последнее время целыми днями пропадал на работе, а вот маман дома находилась непрерывно, что давало возможность поговорить с ней откровенно, в этот же вечер.
Беседа шла об учёбе, о моде, о последних тревожащих всех новостях, а также крутилась вокруг разных дамских тем. Женевьева аккуратно подводила разговор под нужную тему.
— А что Юсуповы, не заикаются о моём замужестве, мама?
— Юсуповы? В последнее время они не настаивают на том, не знаю уж, почему, может, ты что-то такое совершила, и они охладели к браку своего сына с тобой, Женевьева?
— Я уж точно ничего не совершила, и даже не пыталась это сделать.
— Верю! А почему ты спрашиваешь?
— А бывает так, что мужчина любит одновременно двух женщин?
— Любит? Нет, не бывает.
— А встречается с двумя одновременно?
— Бывает, мужчины немного по-другому мыслят и ведут себя по-разному, так что, да, бывает и так. Ты думаешь, что Юсуповы темнят?
— Да, а возможно, и нет. В любом случае, я не хочу выходить за него замуж.
— Гм, это я уже поняла, тогда за кого же ты хочешь выйти замуж?
— Я хочу по любви.
Мать помолчала задумчиво и пытливо глядя на дочь.
— Ясно,
