Наталья Нечаева - Внук котриарха
Венера, прощаясь, сделала легкий книксен.
От Антиков Пётр уже стал поторапливаться, но Эрмитаж так устроен, что обратно в собственную галерею, минуя Египетский зал, не попадешь.
Да, собственно, это было и кстати: нелишне еще раз проверить, как блюдется завет Красного кота.
Египетский спал. Пётр задержался возле Мут-Сохмет, тронул ее лапой: не откроет ли глаз? Царапнул колени, зубами дернул за подол – камень, он и есть камень. Дрыхнет.
Снова, как и в прошлый раз, остановился возле Баст. Та немедленно открыла глаза, показывая: не сплю!
– Молодец, – похвалил Пётр. – Давай-давай, наполняйся любовной силой, тебе ее много надо, чтоб Сохмет заместить. Я только что с твоей товаркой общался. Венера, богиня любви, как и ты. Не знакома?
Баст отрицательно качнула головой.
– Ладно, когда все кончится, познакомлю. Только смотри мне: волосы друг другу из ревности не рвать! А то знаю вас, баб, только сведи вместе…
И уже на выходе из зала вдруг замер, словно что-то вспомнил, резко развернулся и пошел назад.
– Вставай! – толкнул уже снова прикрывшую глаза Бастет. – Со мной пойдешь.
– Куда? – пискнула та. – Зачем?
– Затем, – сообщил Пётр. – С женой моей, Катериной, познакомлю. Она тебе много чего подсказать может и силой поделится. А то что-то опасаюсь за тебя, хилая ты какая-то, будто жизни в тебе нет, размазня, одним словом. Как Сохмет одолеешь? Катя моя знаешь какой была? Один Прут чего стоит! Я тогда первый раз ее с собой в поход взял, а он как раз и не задался. Паша турецкий никак не хотел в мирные переговоры вступать, а мы измотаны уже были, без сил почти. Я же по молодости страшно нетерпеливым был, ну и решил: не хочет паша договариваться, утром наступаем. А куда наступать? Солдаты голодные, пушки тоже кормить нечем. Но раз царское слово сказано… Катя моя, когда я заснул, военный совет собрала. Растолковала генералам, что наступление – гибель. Тут же еще одну бумагу о переговорах паше сама сочинила, да все свои драгоценности, мной даренные, к письму присовокупила. Просыпаюсь утром – вестовой от паши: согласен на переговоры. Храброй была Катя, как не всякий мужик. Мы потом много еще походов вместе прошли, только на морские баталии я её не брал – воды боялась и от морской болезни мучилась. Катя тебя многому научить может, подскажет, как с Сохметкой себя вести, не струсить и честь соблюсти. Пошли, а то уж больно ты вялая, как неживая.
– Так я столько лет без дела, – виновато объяснила Баст. – Сохмет каждое полнолуние подпитывает, а меня – наоборот. Мне бы на солнце, я бы за пару дней оклемалась, а тут, сами видите, какие условия.
– На солнце нам нельзя, сама знаешь, мы – ночные обитатели, а днем – наблюдай да на ус мотай. Потому и веду тебя к Катерине, чтоб через нее силы набралась. Тут она, на втором этаже. Рядом. Давай-давай, не задерживай процессию.
Привидение
– Вова, ты с ума сошел, – возразила Маргарита Владимировна. – Кошки валерьянку любят, какой портвейн?
И очнулась.
Лаборатория, настольная лампа над столом, подставка, только что собранная. Сама – в кресле.
– Ну я даю! Первый раз такое – на работе заснуть. Как вырубило. И сны какие-то странные – Вова, коты, князь Игорь. С ума, что ли, схожу?
Встала и неожиданно почувствовала себя совершенно бодрой, отменно выспавшейся, будто сутки в родной постели прокемарила. Оглядела измявшиеся брюки, блузку всю в кривых заломах: домой надо срочно, хоть в порядок себя привести – через пару часов рабочий день начинается.
Уже и собралась, о котенке вспомнила: как он там?
Сбросила плащ и понеслась в кандейку. Отворила дверь тихонечко: вдруг спит?
Включила свет. Малыш действительно спал. Смешно, по-детски распластавшись на пузе, раскинув лапы в разные стороны.
В клетках немедленно заволновались кошки. Две, которые вместе, вскочили, замяукали.
– Тише вы, – шикнула Маргарита Владимировна, – малыша разбудите!
Кошки, зашипев, стихли, зато здоровенный Техас, напротив, выгнул спину и принялся противно и громко мурчать. Или рычать. У кошек иногда не разберешь.
– Техас, – укорила его Маргарита Владимировна, – ты-то чего разошелся? Взрослый кот, умный, чего шумишь?
В тихом рокоте Техаса слышалась какая-то просьба, даже мольба. Кажется, Маргарита Владимировна даже разобрала – какая.
– Техасик, – подошла она к нему, – ну не печалься! Не могу я тебя выпустить, понимаешь? Положено так. Приказ директора. Сбежишь ты сейчас, так тебя снова поймают. И все равно кастрируют. Не живут у нас тут другие коты, нельзя. А на воле ты с голоду или холоду погибнешь – зима же скоро. Доктор у нас хороший, ты и не заметишь!
Техас явно застонал.
– Не могу, не проси. – Маргарита Владимировна отошла от Техаса. – Вот бери пример с малыша. Спит себе спокойно, понимает: от судьбы не уйдешь. Ты бы, наоборот, как старший, порядок тут навел, а не скандалил.
Техас демонстративно отвернулся.
– Как ты, малыш? – шепнула Маргарита Владимировна, остановившись у клетки найденыша. – Спишь. Значит, здоровенький. Хорошо. Ой… А что это с тобой?… – сняла очки, протерла, снова надела. – Как это?
Котенок, который несколько часов назад был серо-рыжеватым, теперь стал совершенно рыжим! Исчезла полоса, которая ровно по хребту делила его шкуру на две разные по цвету половины, порыжели лапы, уши, мордочка. Только белое пятно на загривке разрослось и напоминало теперь небольшую бабочку.
– Разве так бывает? – не верила своим глазам Маргарита Владимировна. – Как будто совсем другой котенок.
Объяснение напрашивалось единственное: малыш был просто грязный. В клетке, успокоившись, привел себя в порядок, вылизал шерстку, вот истинный цвет и проявился.
«Ну конечно! – Маргарита Владимировна очень обрадовалась. – Кошки, они же чистюли!»
– Рыжик! – улыбнулась она. – Будем звать тебя Рыжиком, и имя придумывать не надо! Ладно, ребята, – оглядела притихших кошек. – Пойду. Ни пуха, ни пера. Главное – ничего не бойтесь.
Выключила свет и, уже закрывая дверь, услыхала вслед такой горький вопль Техаса, что поневоле ускорила шаги, почти побежала.
На повороте умерила шаг – ступеньки – и, ступив вниз, услышала, как под носком туфли что-то смачно хрустнуло. Наклонилась, сняла туфлю и увидела приклеившегося к подошве раздавленного еще шевелящегося таракана.
– Фу, гадость какая! Из буфета, что ли, прискакал? Надо завтра не забыть сказать, не дай Бог, расплодятся. – Стряхнула насекомое с туфли и, морщась от омерзения, пошла к себе.
В лаборатории схватила сумку, снова натянула плащ. И уже в коридоре, вставляя ключ в замок, услыхала сзади какой-то странный шорох, как будто кто-то осторожно крался из-за угла.
Замерло, захолонув в испуге, сердце: кому тут быть в это время? Охрана топочет, не скрываясь, уборщицам – рано. Кто?
В эрмитажных призраков она сроду не верила – за почти сорок лет ни одного не встречала, но тут ничего другое в голову не лезло. Оглянулась, едва живая от страха, и увидела выворачивающего из-за поворота огромного кота. В свете тусклой ночной лампочки он выглядел густо-красным, нереально огромным, круглые глаза горели пронзительным зеленым огнем. Кот медленно подходил ближе. Маргарите Владимировне показалось, что за ним движется кто-то еще…
– Кис-кис… – пролепетала Крюча. – Чур меня… сгинь…
На последнем её слове кот как-то странно дернулся, опустил голову, вглядываясь в пол, выгнулся дугой, затряс передней лапой и жалобно мяукнул, будто испугался. Тут же коридор заволокся горячим серым маревом, словно вскипел, раздался тяжелый звук, будто рядом плашмя рухнула стена. Когда же завеса развеялась и Маргарита Владимировна решилась открыть глаза…
В метре от ее ног на полу лежал Пётр… Огромный, неловко раскинувший ноги и подогнувший под голову локоть, словно хотел уберечься от удара при падении.
– Ой… – пискнула Крюча и медленно завалилась рядом.
Конечно, она была в обмороке, иначе как могла видеть то, что увидела? Все это способно примерещиться только насмерть перепуганному сознанию.
Сначала к лежащему Петру подскочила какая-то кукла, может быть, даже Барби, только чуток больше размером, а за ней высыпала еще куча кукольных человечков, будто кукольник вытряхнул разом весь свой мешок. Потом набежали кошки, тучей, в Эрмитаже их столько и нет, и куклы проходили прямо сквозь этих кошек. Вдруг кошки разом исчезли, как растворились, а куклы остались. И меж ними начался спор. Слов Маргарита Владимировна не разбирала, но ясно поняла: речь о ней и Петре. Куклы решали, кого первого уносить. Сообща сошлись на ней, типа ближе и легче. Потом решили разделиться поровну, чтоб не терять время. Половина обступили Петра, она за кукольными спинами перестала его видеть, другая половина сгрудилась вокруг нее.
«Не трогайте меня, пожалуйста», – хотела попросить Крюча, но не смогла.
Кукол двадцать или сто окружили ее со всех сторон, кто-то схватился за руки, кто-то за ноги, кто-то за голову. По чьей-то команде тело дернули и потащили, как бурлаки на Волге тяжелую баржу. У самой двери застопорились – отворяли. Сигнализацию выключить никто не догадался, или не дотянулись – куклы же! Сирена заголосила на весь дворец, лампочки замигали. Куклы перепугались, втолкнули Маргариту Владимировну в лабораторию, закинули в кресло и исчезли, захлопнув дверь.
