Наталья Нечаева - Внук котриарха
– Это вообще не от него, – майор что-то поднял с пола. – Игрушка какая-то. Кошка.
– Игрушка? – Ларионов, забыв про таракана, выхватил найденный предмет из рук милиционера. – Это… Бастет, Древний Египет. Пятый век до новой эры… – Он совершенно растерялся. – Зачем она тут? Как? – бережно поворачивая фигурку, внимательно оглядел ее со всех сторон. – Скарабей исчез. Вот тут во лбу у нее был скарабей… – Долго молчал, гладя кошку меж ушей, как живую, сглотнул комок в горле, мешающий говорить. – Вызвать всех хранителей для немедленного осмотра коллекций. Петровский и Египетский залы закрыть. О происшествии никому ни слова. Если что-то появится в прессе, уволю всех.
Валерий Петрович и майор тут же испарились – выполнять. Облегченно выдохнувшая охрана поволокла Петра наверх, директор, прижимая к себе статуэтку кошки, как величайшую драгоценность, шел рядом. Проследил, чтобы императора аккуратно усадили на трон, лично натянул красную перепонку на входе, поставил рядом одного из охранников: глаз не спускать! Уходя, обернулся к фигуре еще раз. Пётр поднял с поручня трона правую руку и махнул Дмитрию Борисовичу: ступай! Делом займись.
Нечаянная радость
Техас не сомкнул глаз всю ночь. Метался по тесной клетке, царапал ее когтями и думал, думал, думал. Не понимал, как могут спать остальные, неужели не понимают, что им предстоит? Ну хорошо, этот незнакомый котенок – совсем кроха, но кошки-то, кошки! Для поддержания угасающего боевого духа Техасу явно не хватало общественной поддержки, и он решил ее получить.
– Эй, девчонки, – позвал он, – спите, что ли?
– Уснешь тут! – пискнула беленькая в рыжую конопушку кошка.
– Давайте хоть познакомимся, – предложил Техас. – Я у вас тут недавно, мало кого знаю. Другими делами занимался.
– Зато мы тебя знаем, – подняла мордочку вторая, черная в редкую серую полоску. Я – Марфа, она Лилит. А ты – Техас. Самый главный тут кот.
– Был, – грустно вздохнул Техас. – Был самым главным. А теперь вот…
– Думаешь, это больно? – Лилит вопросительно взглянула на Техаса. – Галя сказала – мы ничего не почувствуем. Только потом, когда заживать будет, немножко поболит. Зато рыбы дадут сколько хочешь, – она мечтательно прижмурилась и облизнулась.
– И паштета, – добавила Марфа.
– Девки, вы дуры или как? – оторопел Техас. – Вы счастье на паштет променять готовы?
– В чем счастье-то? – хмыкнула Лилит. – Счастье, когда есть дом и еда.
– А любовь? – Техас начинал злиться. – А котята? Неужели котят не хотите?
– Неа, – замотала головой Марфа. – Что в них хорошего? Мы сами котятами недавно были, так из-за нас маму из дома на дачу выгнали, еще знаешь как холодно было! Снег лежал. А потом, когда мы родились, нас вообще утопить хотели. Мама нас в сарае между дров спрятала и следила, чтоб мы голос не подавали.
– Зато летом как хорошо жилось! – перебила Лилит. – Дети с нами все время играли. Кормили. У меня даже свой мячик на резинке был.
– И нас любили все, – грустно подсказала Марфа.
– Очень любили! Девочки в платья наряжали, в коляске катали. У нас еще братик был, Мурзик, ему шляпу с перьями сделали и сапоги. Мы даже театр представляли.
Обе кошки вдруг замолчали, насупились.
– Ну и? – поторопил Техас, – дальше-то что было?
– Ничего, – свернулась клубком Лилит. – Лето кончилось, да и все.
– Ясно, – кивнул Техас, – дальше можете не рассказывать. Дети уехали в город, вас бросили.
– Они маму с собой забрали…
– А кто у вас мать?
– Она очень красивая – норвежская лесная.
– Неужели? – Техас расхохотался. – Тогда тем более все понятно. Вы-то ни одним боком на норвежек не тянете, чистые дворняжки! Отец известен?
– Нет, – теперь уже и Марфа скучилась в грустный клубок. – Маму за нас сильно ругали, обзывали, даже били…
– А как вы с дачи сюда попали? Сами дошли? – Техас вспомнил свой печальный исход из Коломны.
– За Мурзиком мальчик приехал, который его сильно летом полюбил, мы думали, нас всех вместе забирают, даже когда нас в мешок посадили, не поняли, почему Мурзика отдельно в машину, а нас в багажник. Так в завязанном мешке и бросили. Галя сказала, что прямо из-под колес мусоровоза нас выхватила.
– Повезло вам, девки, – помолчав, сделал вывод Техас. – На даче зимой вы бы точно загнулись. А может, и нет. Встретили бы местного кота, лямур-тужур и все такое, жили бы в каком-нибудь теплом сарае, котят нянчили. А тут без вариантов: хочешь жить в тепле и сытости – пожертвуй самым дорогим.
– Чем? – в один голос спросили кошки. – У нас же нет ничего!
– И не будет, – подвел итог Техас и затих, грустно понимая, что обратился не к тем и не с тем. – Ладно, забыли. Пустое!
Полежал еще немного, молча, подумал. Сам себя отругал за несвойственное уныние, встрепенулся:
– Девки, слушай сюда. Мне надо позарез отсюда выбраться. Поможете?
– Как? – разом насторожились кошки.
– Как только услышите, что дверь открывается, орите изо всей мочи.
– Зачем?
– Надо. Просто как будто вас режут. И бегайте по клетке.
– Где ж тут бегать? – удивилась Марфа, тут и лежать-то тесно.
– Тогда прыгайте, бейтесь о стенки. Короче, привлекайте к себе внимание, будто случилось что-то страшное.
– А что случилось? – заинтересовался проснувшийся Мимир.
– Тебя не касается, – грубо оборвал Техас. – Хотя… Можешь тоже поорать, для компании.
– А ты?
Всем стало любопытно. В своем углу даже завозился беспробудно проспавший все это время пятый обитатель кандейки, совершенно всем незнакомый черепаховый кот. Когда он встал и повернулся к обществу, все одновременно поняли: кот очень старый.
– Опа, явление! – хмыкнул Техас. – А мы все думали – ты мертвый.
– Я живой, – сообщил черепаховый. – Филя. Домашний, у реставраторов Тони с Мишей живу.
– А здесь как? – поразился Техас. – Вроде не мальчик. Чего вдруг?
– На операцию вместе с вами поеду, – спокойно доложил Филя. – Пора.
– Зачем? – оторопел Техас. – Чего вдруг на старости лет?
– Вот именно, что на старости, – согласился черепаховый. – Сил уже совсем нет, а гормон играет. Побегу за кошкой, обессилею и потеряюсь, потом хозяева меня ищут. Несколько раз такое было. Однажды чуть вообще не замерз. Спиртом оттирали.
– Чудеса, – покрутил головой ошеломленный Техас. – Что, других способов, кроме операции, нет?
– Все перепробовали, – Филя вкусно зевнул, видно было: операции не боится, скорее, даже ждет. – Таблетки давали, уколы делали – без толку. Только график смещается. Вместо марта в июне с ума сходить начинаю. Или в декабре. Собой совсем не владею! То на шторы прыгать начинаю, то мебель деру, то все углы изнахрачу. На Новый год на елку прыгнул, все игрушки перебил, лампочки поперекусывал. И ведь не со злости или из вредности, все природа проклятая! Тоня давно хотела меня… того, Миша не давал. Мужик. А позавчера я Тониной маме в сапог кучу наложил. Сам не знаю, как вышло. Тоня Мише ультиматум объявила: или везем кота к ветеринару, или я ухожу. Позвонили Гале, она говорит: как раз кошек собираю. Меня и привезли. Так что я сам, по доброй воле.
– Дела! – Техас недоверчиво крутил головой. – Первый раз в жизни… Чтобы кот… сам…
– Да хватит мне уже, – махнул лапой Филя, – за десятерых нагулялся. Пора и о душе подумать. А ты, конечно, если намылился, беги. Гуляй, пока молодой, мальчик. Что, говоришь, делать надо? Орать? Так это я умею! Так орал, что соседи в стены стучали. Только я прослушал, как наш концерт тебе практически поможет?
– Я прикинусь мертвым, – заговорщически понизил голос Техас. – Замру без движения. На всякие там кис-кис отзываться не буду. Главное, чтоб хвост не подвел, он же иногда самопроизвольно дергается.
– Да забей, пусть дергается. Типа, ты еще не совсем мертвый, но уже и не так чтобы живой.
– Мудро, – согласился Техас. – Мертвяка, пожалуй, и вытаскивать из клетки не станут, а живого – вполне.
– Да-да, – добавил Филя, – и про глаза не забудь. Глаза – первое дело, они тебе начнут в глаза фонариком светить, а ты крепись, но не моргай. Я так делал, когда за кошкой рвануть хотел. И тело должно мягким быть, как без костей. Лапу поднимают, она падает.
– Спасибо, – расчувствовался Техас, – ты настоящий друг. Не забуду.
– А потом как? – влезли в диалог умиравшие от любопытства кошки. – Галя клетку откроет, а дверь-то закрыта!
– Кого-то же она на помощь позовет, – резонно возразил Филя. – Если кот загибается, врач нужен! Побежит звонить. Тут надо сразу возле дверей позицию занять: только она дверь приоткроет – шасть – и ты снаружи. Я так всегда из ванной сбегал. Запрут меня, я притаюсь, будто сплю. Знаю: рано или поздно все равно зайдут – руки помыть или пописать. Ну и дальше все от ловкости и скорости зависит. Оп! И я уже на люстре. А она у них дорогущая, старинная, Миша три года ее реставрировал, сорвется – хана раритету. Пока Тоня прощения не попросит, пока не поклянется на улицу выпустить, ни за что не слезал!
