Борода из ваты – пули из серебра. Том 1 - Михаил Северный
Ему было очень интересно изучить происходящее вокруг, понять все тайны, которые не спешат раскрываться, но для начала он должен найти тех, кто ворвался в его дом и обидел Снежку.
' А что ты хотел бы получить?' — мягко, максимально мягко спросил Фома. Он заговорил первый не потому что оказался слабее духом и проиграл моральный поединок. Он спешил, и судя по тому, на кого он посмотрел спешка связана с Морозом.
«То же что и ты — ответил второй, — Я его заманил. Я потерял друзей. Я рискую больше всех, но меня устроит половина».
Дед заметил улыбку скользнувшую в уголке губ Фомы. Сосед точно не получит приз, даже несмотря на свою наглую речь. Фома не делится сокровищами.
«Хорошо. Нет проблем, друг. Отведем его на свиноферму, узнаем все что нужно и сдадим куда нужно. Пусть там разбираются, но деньги вперед. Верно говорю?»
«Угу», — промычал Женька. Он не доверял ему, он знал, что Фома это знает. А тот знал, что он знает, что он знает.
«Дела, — подумал Мороз, — как в кино попал»
«Вот и хорошо. Помоги мне отвести этого упыря. Бог даст, сегодня до вечера получим первые кредиты».
И теперь дед сидел привязанный к столбу, который уже не вонял свиньями, но только старостью, плесенью, дождём и мокрым деревом. И немножко свинюшками, куда же без них. А бравые воины света и человечности бродили вокруг осматриваясь — как будто не решаясь тянули время.
Фома не доверил Женьке ружье и носил его на плече, боялся, что друг его пристрелит? Как будто смерть от ножа намного приятнее. Или он думает, что окажется быстрее в нужную минуту?
Женька ходил взад-вперёд и на дедушку посматривал искоса. В руке он прятал нож — опасное оружие, острое лезвие. Фома приказал ему сторожить упыря, а сам вышел, судя по звукам отлить.
— Эй! — Мороз негромко позвал своего охранника и тот вздрогнул, остановился, посмотрел на него. Дед улыбнулся. Фома не переставал безмятежно журчать за стеной. Ничего не слышит пока. Женька посерел. Он дрожал и смотрел себе под ноги. Он боялся смотреть на пленника, который вдруг выпрямился во весь рост и звал Женьку.
— Станцуешь для меня?
4.
Не так просто начать пытать человека. Даже если он не совсем человек. Даже если он постоянно молчит, не смотрит тебе в глаза и делает всё, что скажешь.
Фома облегченно выдохнул и потрусил хозяйством, стряхивая коварные последние капли. И его учил отец, и он учит своих — всегда стряхивай, чтобы последние капли не оказались пятном на белых штанах. Он застегнул ширинку и задержался рассматривая синее небо, затянутое темными, грязными облаками. Скоро опять рванет как из водяной пушки. Достал уже этот сезон дождей. Живешь как будто в Лондоне, а качество жизни далеко не западное. Нищета и разруха, размытые дороги, которые дорогами может назвать только полный дебил. Дома с дырявыми крышами, тепло, зависящее от дров которые нужно покупать, грязные от химикатов реки, тяжелый, наполненный дымом заводов воздух, ржавые остовы комбайнов на заброшенных полях, другие поля, окруженные колючей проволокой и сторожевыми будками по периметру, один бесплатный канал по телевизору и заброшенные поселки.
Нет, он выберется из этой нищеты и семью вытащит. Батя всегда говорил про долг и про то, что если завел семью, то обязан тащить до конца этот груз. А он уж грузиков наплодил, мама не горюй. Галка по молодости очень любила ноги раздвигать, ненасытная была, словами не передать. То на сеновале, то на стадионе, то на пшеничном поле, то в лесу. Один раз даже в сарайчике рядом с церковью пришлось работать — возбуждало это её.
Потом уже когда женились можно было не напрягаться и не искать траходромы — постель, она всегда постель, только надоедает быстро. Ну и потомство начало размножаться почкованием одновременно разрушая село. С каждым новым человечком жить становилось все хуже. Закрывались фермы, переставали ходить автобусы, менялась власть, пропадала власть, приходили бандиты — уходили бандиты, приходили менты, уходили менты — приходили полицейские. И вот докатились до самого дна, когда кроме своей «коровы» уже и довериться некому. Алкаш Женька не в счет. Этот держался только за счет своих городских друзей. Это были мужики, да. Ничего не скажешь. И сами держались и друга не забывали. В его доме обоих и завалили. Фома негромко как пес на цепи зарычал и сжал кулаки. Злость. Хорошо. Давай иди сюда. Ты нужна мне. Хватит этого психоанализа, мудак застрелил двух твоих друзей. Убил жестоко, не сомневаясь, а одного еще и добивал прикладом превратив голову в месиво. А он еще сомневается стоит ли пытать этого урода? Да они наверное и боли не чувствуют, отбросы. Если бы они были людьми разве правительство делало то, что делает? Разве за головы нечистых давали бы награды? Нет, Фома. Ты не такой тупой, как Женька и у тебя семья. А у нечистых нет семей, нет детей, нет родных. Они живут долго, но одиноко.
Фома закрыл глаза и глубоко вдохнул ночного воздуха, всей грудью. Он настраивался на плохие вещи, которые предстояло совершить, но разве плохие вещи не делаются всегда ради благого дела? Он представил Город. Представил высокие сверкающие небоскребы, представил ровные дороги, огни заправок и мега молов, представил как смотрит вниз со своего балкона на тринадцатом этаже, а все дети чистенькие и нарядные ушли в школу, жена готовит пожрать вместо того, чтобы доставать его нытьем о кредитах. А потом он представил злобного деда в синем уродливом колпаке и ночном халате. У деда почему-то был длинный горбатый нос с уродливой родинкой на кончике. Он восседал верхом на олене, шкура которого была покрыта коричневыми пятнами старости или какой-то болезни. Животное лысое, как египетский кот, скалило кривые зубы ржало как конь.
«Но!» — крикнул Дед и ударил ногами по бокам уродливому существу. Олень фыркнул, присел на зад и прыгнул вперёд, так скачками и понёсся.
«Пошла! За Орду! Зима близко!» — кричал неразборчиво дед, и Фома почувствовал прилив адреналина в кровь. Ему вдруг тоже захотелось туда, захотелось скакать рядом с дедом и кричать как он, и убивать как он. У него было оружие похожее на деревенскую косу: длинная рукоятка и на конце железное треугольное навершие в виде длинного ножа. Дед резко наклонялся и бил косой, протыкая противников. Лезвие входило в грудь, ломая
