Преддверие войны - Алексей Птица
— Я заметил, — зло хмыкнул я, что не укрылось от старичка-добрячка.
— Ну что вы, деньги весьма приличные.
— Для того, кто был на приёме у… — тут я осёкся, вспомнив предупреждение не распространяться о своём посещении императорского совета, — … у губернатора Крестополя, это гроши.
— Ну, как хотите, можете не подписывать никаких бумаг, и тогда вообще не получите никакой компенсации, так что, думайте, или сто злотых, или ничего!
— Я уже подумал, спасибо, лучше ничего, чем подобная компенсация. Всего вам хорошего! — и я начал застёгивать своё форменное пальто, намереваясь уйти.
Кажется, старик-юрист не ожидал от меня такой неуступчивости и твердости, ведь молодёжь всегда нуждается в деньгах, а тут весьма крупная сумма, для бедного студента.
— Подождите, сударь, я поговорю с руководством, возможно, они повысят сумму, может, даже в два раза! — сказав эти слова, старичок выпучил глаза, как бы показывая, насколько она огромна, а мне стало просто смешно. Мне от императора тысяча злотых пришла, а они двести обещают, да ещё с таким торгом и апломбом, будто дом на берегу моря продают по великой нужде и уважении ко мне. Что-то в этом предложении явно не так.
— Спасибо, мне некогда, сессия скоро, нужно готовиться, желаю вам и вашей фирме всего хорошего, а мне пора идти.
— Но позвольте, молодой человек!
— Я барон, — резко повернулся я и вперил в вежливого старичка раздражённый взор, — и потрудитесь правильно понять меня. Если я сказал нет, значит, нет, я расскажу о нашей беседе своим однокурсникам, пусть посмеются.
При этих словах вежливая улыбка старичка слезла с его лица, как шагреневая кожа, и он даже немного побледнел.
Запахнув пальто и надев на голову фуражку, я швырнул на стол бумаги и, не говоря больше ни слова, покинул кабинет. Ничего, разберусь, Кошко обещал мне сказать про Елизавету, вот заодно и узнаю про эту фирму, расскажу о нашей беседе с её представителем, пусть тоже посмеётся.
Дойдя до общежития, я узнал, что меня искали, и по описанию понял, что это не кто иной, как Кошко (бывает же так!). Он оставил свой номер телефона, по которому я тут же, дойдя до переговорного пункта, позвонил, весь при этом еще кипя от злости после беседы со старичком.
— А, господин новоиспечённый барон! Я нашёл интересующую вас барышню, её зовут Елизавета Синегреева, а живёт она вот по этому самому адресу, — и он продиктовал мне его. — Советую сначала послать ей письмо и назначить встречу или, уж если она пригласит вас к себе, тогда идти знакомиться.
— Я понял, спасибо вам огромное, Дмитрий Анатольевич!
— Тебе спасибо, барон Дегтярёв.
— Да мне-то за что?
— Так я, благодаря твоему делу, наконец, получил следующий чин, коллежского асессора, а Радочкин стал ротмистром, так глядишь, дослужусь и до надворного советника.
— Рад за вас, очень, а я сегодня посетил контору акционерного общества «Воздушные развлечения». Вызвали меня туда письмом, представитель сообщил, что хотят поощрить за спасение дирижабля, и предложил подписать бумаги в обмен на денежную компенсацию в сто злотых.
— Вот как? — удивлённо переспросил меня Кошко. — И что, ты подписал их?
— Нет, я отказался и ушёл.
— Угу, правильно, я наведу справки и сообщу тебе обо всём. Слышал я что-то краем уха о денежной компенсации. Правильно сделал, что ничего не подписал. А жизнь становится всё интереснее, глядишь, я себе на новое пальто заработаю. Не люблю хитрож… крючкотворов. Ладно, я тебя найду, учись, студент! — и Кошко отключился.
Положив трубку, Кошко тут же вновь поднял её и позвонил Радочкину. Поздравил его в очередной раз со званием и упомянул разговор с Дегтярёвым, отчего Радочкин долго смеялся в трубку, после чего обещал рассказать об этом своему начальнику, что и сделал в этот же день.
А дальше колёсики закрутились. Сами по себе действия юриста фирмы не противоречили букве закона, и всё бы ничего, но распоряжение о награде исходило лично от императора, и адресовано было людям такой величины, что мелочиться с двумя сотнями злотых оказалось не только низко, но и предательски подло, а подобное не спускают никому, тем более, частнику. Информация направилась дальше, к начальнику отдельного корпуса жандармов, а тот, позвонив министру финансов, передал весь состоявшийся разговор Дегтярёва с представителем фирмы.
Дальше министра финансов информация не пошла, он просто вызвал к себе одного из подчинённых и дал волю эмоциям, отчего колёсики закрутились в обратную сторону, лишая аккредитации и лицензии фирму, которая посмела ослушаться приказа императора.
На это ушла неделя, когда, одумавшись, руководство акционерного общества «Воздушные развлечения» прислало автомобиль за Дегтярёвым и, доставив его в свою головную контору, торжественно вручило ему вексель на сумму в пять тысяч злотых и пожизненный абонемент на любой вид воздушного транспорта, принадлежащего фирме.
Вследствие этого я в одночасье оказался обладателем просто огромной для меня суммы, плюс у меня ещё имелась квартира в Крестополе, доставшаяся от родителей, чего я совершенно не желал. Получается, сейчас впору задуматься о своей собственной квартире, уже в Павлограде, или эффективно вложить полученные деньги. Но я не знал, как лучше поступить, точнее, не знал, куда их вкладывать.
Я понимал, что мне помогли получить такую огромную сумму денег, а долг платежом красен. Я решил сделать подарки, так как напрямую денег никто от меня не возьмёт, потому как взятка. Пришлось вновь звонить Кошко и просить его о встрече, чтобы отблагодарить, что оказалось довольно сложным делом, я просто не знал, что ему подарить, и как это правильно сделать.
В конце концов, я передал в подарок Кошко дорогой велосипед, зная, что у него растут двое пока ещё несовершеннолетних сыновей. Подарок был с радостью принят, в последний момент я купил ему ещё и швейную машинку Зингер для супруги, чем обрадовал ещё больше.
С поручиком, то бишь, ротмистром оказалось всё сложнее, но Кошко посоветовал купить бутылку Шустовского коньяка и маузер. Да-да, тот самый, очень дорогой и престижный пистолет, на этом я и успокоился, отдарившись. С меня никто ничего и не требовал, я сделал это от души и удовлетворился, когда моим нечаянным для них подаркам очень обрадовались.
А у меня после всего осталось четыре тысячи пятьсот злотых с грошами, не считая почти не потраченной тысячи от императора. Пусть пока полежат на счёте, а к лету я решу, что
