Пять глаз, смотрящих в никуда - Елена Станиславская
За прошедшие три дня посиделки за коробкой-столом стали их маленькой традицией. Пока Йося изучал файлы, а Ипполит Аркадьевич обзванивал бывших заказчиков (или изображал, что собирает вещи в своей комнате), Полина и Жека занимались интеллектуальными упражнениями: она думала, а он читал. Иногда, вдохновленный каким-то фрагментом, мальчик зарисовывал на коробке фигуры людей или животных.
На пороге, потягиваясь, появился Йося. Чтобы скорее покончить с теорией и перейти к практике, он читал записи круглыми сутками. Поначалу, как знала Полина, заметки казались ему усыпляющей нудятиной, но теперь она видела: Йося втянулся и проникся. Он все охотнее уединялся в кабинете, а когда выходил, выглядел как человек, у которого прибавилось секретов.
Вот и сейчас на его лице запечатлелся не только след руки, на которой он задремал, но и отпечаток тайного знания. Глаза мерцали. Под темными огнями лежали глубокие лиловые тени, придавая компаньону неуместно-волнующую загадочность.
«Он обманщик, вор, и на его счету как минимум одно покушение на убийство», – мысленно процитировала Полина и отвела взгляд.
– Как ты? – спросил Жека у брата. – Выглядишь желейно.
– Ну спасибо, я надеялся, хотя бы салатно. – Йося обрушился в кресло и посмотрел на рисунок. – Шик! У тебя получается все круче!
– Тефтельно? – с серьезным видом уточнил мальчик.
– Бери выше. Бефбрезово!
– Спасибо. – Жека просиял.
Полина почувствовала раздражение. Почему бы братьям, хотя бы в ее присутствии, не разговаривать по-нормальному?
– Вы понимаете, что ваши слова не имеют смысла? – для самой себя неожиданно сказала она. – Вы просто перечисляете блюда.
Йося уставился на нее, широко распахнув и без того большие глаза:
– Ты не права, шеф. Мы не просто перечисляем блюда. Мы даем оценку событиям, явлениям, а иногда и людям по нашей особой едовой шкале. Думаешь, я просто так сказал: «Бефбрезово»? О нет. Во-первых, беф брезе – это блюдо с мясом, а мясо ценится нами выше, чем овощи.
Жека важно кивнул.
– Во-вторых, это блюдо в равной степени сложное и изящное. В-третьих, оно французское, что намекает на талант моего брата. Все гении-художники жили в Париже. Тебе ли не знать.
На лоб, подогревая раздражение, выскочила прядь.
Резким движением заправив ее за ухо, Полина спросила:
– А почему бы вам не оценивать события, явления и людей по пятибалльной или десятибалльной шкале? Так было бы понятнее.
– Так было бы скучнее, – улыбнулся Йося. – А еще мы любим кушать.
– Если точнее, мы любим жрать, – глубоким басом, чего никак нельзя было ожидать от щуплого ребенка, добавил Жека.
Братья обменялись смешками.
– Кстати, об этом. – Йося посерьезнел. – Почему ты не ешь мою еду? Вон Мыш, – он постучал пальцем по изображению летучей мыши, – уплетает за обе щеки и пока не траванулся. Только щечки округлились и цвет лица стал здоровее.
– Да, почему? – поддержал Жека.
У Полины не было вразумительного ответа, а невразумительный, пришедший в голову, ей не понравился. Благо она знала, как отвлечь от себя внимание.
– Лучше помогите решить задачку. Она как раз про еду. И про маньяка.
Оба брата, как по команде, подались вперед.
«Йося, ты», – напомнила себе Полина и вкрадчиво произнесла:
– Йося, ты помнишь ту папку с фотографиями? Там был мужчина с рыжими усами, обложенный разной пищей: окороками, фруктами, хлебом. – Компаньон, поморщившись, кивнул, и Полина уточнила для Жеки: – Это был мертвый мужчина. Так вот, что может означать такая инсталляция? Труп, обложенный едой. Зачем маньяк это сделал?
– Чревоугодие, – сразу предположил Жека. – Это могла быть расплата за смертный грех.
– Я думала об этом, но мужчина был худощавым. К тому же ни один грех не ложится под второй случай. – Поколебавшись, Полина продолжила: – Другая жертва была обложена фотографиями детей с зачеркнутыми глазами. Убийца будто злился на них – некоторые были процарапаны насквозь. Это неудивительно: он убивает не только взрослых, но и детей. Сейчас на его счету четыре жертвы.
– Четыре? – натянуто повторил Йося.
– Да. Он убил мальчика-бродягу.
Жека нервным движением поскреб челку, и Полина подумала: «Возможно, ему рано слышать такое». Вспомнив, что сама делала и видела в одиннадцать лет, она с сомнением потеребила край перчатки.
Полина действительно не знала, что можно, а что нельзя нормальным детям. Вот уворачиваться от потусторонца с прогнившим мешком на голове и удавкой на горле – пожалуй, не для ребенка. А поговорить о мертвецах, без фотографий и подробностей про вырезанные глаза, – вроде и ничего.
К тому же Йося как-то сказал, что Жека толерантен к жестокости.
Что он имел в виду?
– Знаешь, там была не просто еда, – задумчиво проговорил компаньон. – Она стоила кучу деньжищ. Поверь, я разбираюсь. Точно помню, что видел папайю, а это тебе не антоновские яблоки.
Полина кивнула. Как человек, никогда не знавший финансовых трудностей, она упустила из виду этот момент.
– А кем он был, мужик с рыжими усами? – уточнил Йося. – Второй, помню, работал фотографом, а первый?
– Следователем.
Йося с Жекой переглянулись. Похоже, они, как и Ипполит Аркадьевич, не слишком-то жаловали правоохранителей.
– Тогда это не про чревоугодие, а про красивую жизнь, – произнес Жека, – ради которой человек может пойти на всякое.
– Символ продажности, – подытожил Йося.
Полина снова кивнула. Это имело смысл.
Правда, связь с фотографом, Костей и неизвестным мальчиком по-прежнему не нащупывалась. Она была тонка и прозрачна, но также – Полина не сомневалась в этом – крепка. Не паутинка, не нитка. Леска, способная до крови впиться в руки, а если хорошенько надавить – отрезать фаланги.
– Ты сказала, – робко произнес Жека, шурша карандашом по коробке, – что маньяк зачеркнул детям глаза из-за злости. А если нет? Может, он не хотел, чтобы они видели, как он разделывается с тем фотографом?
На коробке появился окорок и подпись: «Продажность».
Полина покачала головой. Меньше всего она верила, что у убийцы, вырезающего у мальчиков глаза, может быть стыд. Если только… Она сложила ладони и прижала их к подбородку, будто собиралась молиться. Прозвище убийцы крутилось в голове. Многоликий, Многоликий. Могло ли оно относиться не к внешности, как она подумала изначально, а к характеру? Что, если у него много личин? Психическое расщепление? Одна личность убивает, а вторая, придя на смену, ужасается содеянному?
Из задумчивости Полину вывел голос Йоси:
– Пойду разогрею вчерашнюю запеканку. На скольких сервировать, шеф?
– На двоих. – Она поднялась. – Мне надо прогуляться.
– На троих. – В комнату ворвался Ипполит Аркадьевич: судя по лицу, все это время он не паковал чемоданы, а предавался сладкой вечерней дреме.
Бросив взгляд на коробку, Полина увидела схематическое лицо мальчика с зачеркнутыми глазами. Подпись к рисунку гласила: «Слепота».
«Слепота», – мысленно повторила Полина.
Ее-то она сейчас и чувствовала.
*
