Жмурки - Татьяна Зимина
Вдохнул сквозь плотно стиснутые зубы, выдохнул, опять вдохнул…
Почувствовал, как судорожно сжатые мышцы понемногу отпускает и выпрямился.
Где-то у меня есть чистый платок, — мысль была словно чужая, она звучала так, словно исходила извне головы. Я даже огляделся — здоровым глазом — и никого не увидел.
Рука сама потянулась к внутреннему карману… Осторожно, чтобы не испачкать, извлекла платок и прижала к глазу рядом с лезвием.
Больше всего меня пугала вот какая картина: я извлекаю из раны серебряный нож, а глазное яблоко остаётся наколотым на лезвие, как маринованная луковка.
Разобрал нервный смех.
Антигона всегда говорила, что моё чувство юмора надо использовать, как биологическое оружие. Вгоняет в депрессию не хуже ночных кошмаров.
Прижав платок к глазной впадине поплотнее, я медленно потащил лезвие.
Господи, господи, ГОСПОДИ…
Ну, вот и всё. Глаз остался на месте, крови не так уж и много, нет, честно, ведь эта белёсая жидкость — это вовсе не кровь…
Они могут вернуться, поручик. Или ещё лучше: расстрелять тебя, беспомощного, издалека.
Единственное, почему они это до сих пор не сделали — непроходимая тупость и отсутствие малейших признаков профессионализма, — возражал я шефу, на ощупь ковыляя к Хаму.
Они думают, что накупив «тактических» штучек, тут же превратятся в боевиков. Отряд класса «Альфа», — нащупав замок, я вставил в него ключ и повернул. Замок щелкнул.
Но он воткнул нож тебе в глаз, мон шер ами.
Также наощупь я забрался на сиденье и завёл двигатель.
Да, яйца у этого мужика есть, с этим не поспоришь. Не потерял присутствия духа даже тогда, когда мои зубы готовы были вонзиться в его шею…
Я непроизвольно облизнулся. И сразу почувствовал дикое, беспросветное чувство вины.
Правильно он мне врезал. Молодец. С нами, кровососами, только так и надо. Иначе обнаглеем, начнём путать берега…
Двигатель Хама ревел, всё повышая обороты, и я сообразил, что давлю педальку в пол, не сняв машину с ручника и не переключив передачу.
Видел я хреново.
Рулить одной рукой и одновременно переключать передачи — коробка у нашего Хама механическая, — было нереально. Но я всё боялся отнять руку, прижимающую платок, от глаза…
Боль не утихала. Я счёл это добрым знаком: мёртвое болеть не может, а значит, глаз у меня живой, и рано или поздно восстановится.
В то, что этого не случиться — не верилось. Не хотелось верить.
Медленно, как беременный бегемот, Хам наконец сдвинулся с места и зашуршал вдоль обочины. Крен на правый бок едва ощущался — покрышка затянулась, и только глухие толчки — бу-бух, бу-бух, — напоминали о том, что надо будет сменить её при первой возможности.
Меня никто не преследовал.
Плохо.
Или они совсем дилетанты, и решили, что я испугался.
Или они и так прекрасно знают, куда я еду, и сюрприз будет ждать меня дома.
Дрон, — вспомнил я совершенно забытую в потасовке деталь.
Они просто запустили надо мной дрон, и куда бы я не поехал… А и пёс с ними. Летать я всё равно не умею.
Усилием воли оторвав руку с платком от глаза, я переключил передачу и полез в карман за телефоном.
Домашний номер был в быстром наборе.
— Антигона, — бросил я в трубку, как только соединение установилось.
— Ты обещал приехать! — закричала она. — Ты обещал…
— Заткнись, — рявкнул я грубо. Антигона замолчала. Никогда я не позволял себе повышать на неё голос. Никогда не говорил в таком тоне. — Уходи из особняка, сейчас же. Найди такое место, о котором не знаю даже я, и спрячься. Позвони девчонкам: пусть сделают то же самое. Не вместе. Каждая по отдельности.
— Но…
— Я поехал за шефом.
Я отключился. Так она вернее выполнит приказ. Потом, конечно, мне крепко влетит, но это потом. И я даже порадуюсь, получая нагоняй от живой и невредимой Антигоны.
Оборотни в погребе, — мысль пришла, как вспышка.
Я уже собирался набрать Антигону и попросить выпустить незадачливых рептилоидов, но передумал.
В будочку без ключей не попасть — дверь там толстая, окладистая. Так что, внутри ребята в большей безопасности, чем снаружи…
Я вернусь домой, — пообещал я себе.
До восхода солнца.
Как только найду шефа.
Половина лица ощущалась, словно на ней нашлёпка из грязи. Грязь присохла, покрылась корочкой и чертовски мешала, но сейчас с этим этим ничего не поделать.
Главное, чтобы меня вновь не остановила полиция, — думал я, выруливая на широкий проспект, который вёл, как я надеялся, к центру города.
Куда ехать — я не представлял.
Конечно же, разумнее всего было вернуться в особняк и уже оттуда «взять след».
Но я чувствовал: времени нет. Надо искать Алекса прямо сейчас, пока ещё не поздно.
Метка.
Когда я получил метку Лавея, в мой живот словно вонзили рыболовный крючок, и потихоньку наматывали леску на катушку.
Сейчас ничего такого не было — вероятно, потому что условно, СОВЕРШЕННО умозрительно, для Алекса я был Мастером.
Мне хотелось думать, что наша с ним связь совсем другого свойства, чем была у меня с чёрным колдуном.
Заряд у этой связи положительный. Поэтому неприятных ощущений нет.
Я изо всех сил попытался настроиться на Алекса.
Ведя неповоротливый Хам одной рукой, ничего не видя и не ощущая половиной лица, это казалось практически невозможным.
Но мы с шефом постоянно делаем то, что я считаю невозможным, — я усмехнулся здоровым уголком рта.
Что я чувствовал, когда он был рядом?
Даже припоминать не пришлось — чувство возникло само.
Его не описать словами, любое из них окажется слишком бледным и фальшивым, искусственным.
Шампанское, дым вишнёвого табака, его походка, его белоснежная рубашка, и бакенбарды, и его голос…
И я сосредоточился на этих воспоминаниях, нарастил их, укрепил и расширил, а потом попытался определить направление.
В первый миг показалось, что Алекс у меня за спиной — прямо на заднем сиденье Хама.
Я даже оглянулся — и конечно же, там никого не было.
Зато, бросив невольный взгляд в заднее окошко, я заметил огни… За мной?
Взгляд на часы показал: половина третьего утра. На проспекте не так много машин, и если вот сейчас фары свернут туда же, куда и я…
Свернули.
Твою дивизию.
Притормозив, я решил подождать, что будет дальше.
Фары не приближались — сохраняли дистанцию, но и не исчезали. Тащились с той же скоростью.
Ну и пёс с ними, — решил я, в который раз за этот длинный и хлопотный вечер, и рванул коробку передач.
Надоело. Надоело прятаться, разводить церемонии. Я — стригой, Владыка. Я могу позволить себе делать всё, что захочу.
И чего же ты на самом деле хочешь, мон шер ами?
Спокойный, с ноткой сарказма голос шефа отрезвил. И тогда я сложил мудру, и послал её назад, к желтым фарам.
Мудра прошла сквозь них, словно сквозь пустоту, и… Нет, машина не перевернулась в воздухе, эффектно задрав все четыре колеса. И не взорвалась.
Просто остановилась.
Я представил, как водитель терзает стартер, как он, чертыхаясь, жмёт педаль газа и улыбнулся.
Чем ближе я был к Алексу, тем становился сильнее — я это понял только сейчас.
Надежда вспыхнула с новой силой: он жив. Он дождётся.
Надежда — пустое чувство, — вспомнил я слова отца Прохора.
Кишки скрутились узлом, на язык хлынула кислая горечь. Только не хватало, чтоб меня вырвало…
На всякий случай я открыл окно, в лицо ударила свежая и холодная ладонь ветра.
Пахнуло снегом, солью, на фоне тёмно-серого неба я различил высокий шпиль и понял, что нахожусь в районе Адмиралтейства.
Ночью пробок нет. Можно вообще не останавливаться — даже на светофорах.
И я поднажал.
Двигатель Хама натужно взревел, машину бросило вперёд, и внезапно, но очень отчётливо я ощутил, что шеф где-то рядом.
Этого района я совсем не знал, даже на ночной экскурсии здесь не был ни разу.
Пятиэтажки сменились особняками в собственных садиках, улица сузилась, из-за заборов свешивались голые ветки плодовых деревьев… На миг показалось, что вот сейчас я поверну — и там будет наш особняк, а в нём — Алекс и Антигона, оба живые и невредимые, и всё будет хорошо…
Я моргнул.
Сколько
