Пять глаз, смотрящих в никуда - Елена Станиславская
* * *
Искать мертвеца в Петербурге – все равно что туристу выбирать отель. Их много, и можно запутаться, каждый имеет свои тайны и прошлое. А главное, есть те, о которых тебе просто неоткуда узнать, если не имеешь нужных связей.
Полине повезло, что у Ипполита Аркадьевича был внушительный список контактов и темное прошлое. Не найдя в прессе упоминаний про безглазых мертвецов, опекун обзвонил знакомых из похоронных служб и моргов. Один из прозекторов, некто по фамилии Кройц, сообщил о подходящем трупе. Ипполит Аркадьевич махнул Полине и включил громкую связь – благо Йося и Жека как раз ушли в книжный.
– Как же, как же, помню такого, безглазого. – Голос у Кройца был жестким и холодным. – Среди невостребышей дети нечасто попадаются.
Сердце Полины налилось тяжестью. Четвертой жертвой опять оказался ребенок, но, в отличие от Кости Лукина, – неопознанный. Впрочем, не стоило спешить с выводами. Зацепка могла оказаться ложной.
– Я как его увидел, – продолжил Кройц, – сразу пословицу вспомнил: у семерых нянек дитя без глазу. – Он хихикнул: звук напоминал скрежет вилки о фарфор. – Хотя у этого никаких нянек не было. Бродяжка просто, вот и все. В Москве таких невостребышей полторы тыщи в год набегает, а у нас еще по-божески: около семисот.
Полина указала на свои глаза: вначале на левый, потом на правый.
– Так, значит, у пацана только один глаз отсутствовал? А который? – спросил Ипполит Аркадьевич.
– А чего это ты, Ипа, мертвыми мальчиками интересуешься? – вновь скрипнула вилка. – Новое увлечение? Бес в ребро? Не осуждаю, но такие вопросики дурно пахнут.
– Лавэ они пахнут, Кройц, исключительно лавэ. – Опекун наморщил нос.
– Ну, переведи для затравочки.
– Повиси.
Закатив глаза, Ипполит Аркадьевич зашел в приложение банка, отправил деньги, и Кройц тотчас продолжил рассказ. У мальчика, как и подозревала Полина, отсутствовал левый глаз.
– Вырезали хорошо, аккуратно, будто тренировались. На кошках. – Из трубки вылетел очередной отвратительный смешок. – Если переведешь столько же, пришлю фотки.
– Вдвое больше, если приложишь экспертизу.
Из трубки тяжело дыхнуло сомнением. Помолчав, Кройц натянуто произнес:
– Ты тогда забудь, что я только что сказал. Это я так, чтобы жути нагнать, да и коньяку выпил. Мальчишка упал откуда-то, вот глаз и вышибло. Ненасильственная, короче.
По венам у Полины побежали стальные иголки. Она одним махом написала на бумажке: «Где?» – и показала Ипполиту Аркадьевичу.
Кивнув, он спросил:
– А пацан все еще в морге?
– Да какой там. Он теперь в другом месте морозится – на Северном. Вместе с другими собратьями – бомжами, зэками, психами и дебилами. С нашими, так сказать, доморощенными Джонами Доу.
Полина живо представила одинаковые куличи могил, таблички с номерами вместо имен и лесок на горизонте – такой чахлый, что, кажется, его и в мае не покроет листва. Город не мог выделить неопознанным целое кладбище, а значит, и после смерти «Джоны Доу» оставались отщепенцами. Косая тропа отделяла неблагополучный район от обычного – с надгробиями, фотографиями, венками и лампадами. С посетителями. Живым, навещающим своих умерших, наверняка претило такое соседство.
В замке зашуршал ключ, и Полина скрестила в воздухе руки: пора заканчивать.
– Сейчас пришлю задаток, а как получу экспертизу, отправлю остальное, – сказал опекун.
– С тобой крайне приятно иметь дело, Ипа. Звони, когда понадобится свежий труп. – Вилка скрипнула в последний раз, и Кройц отключился.
Вовремя: из коридора донеслись голоса, шуршание пакетов и шаги.
– Ты бы его видела, – пробормотал Ипполит Аркадьевич. – Мерзкое существо наподобие кальмара, но дело свое знает. О, уже прислал. Сейчас заплачу и распечатаю.
– Принеси в спальню, – велела она, устремляясь к двери. – И скажи Иосифу, чтобы немедленно сел за файлы.
– Йосе, – раздался за спиной голос компаньона. – И ты можешь сказать мне это сама.
Полина обернулась – и сразу пожалела, что не ушла в комнату. Жека, сияя чудаковатой улыбкой, показывал ей пакеты с логотипом книжного магазина, а Йося придерживал его за плечо. По мышцам растеклась болезненная слабость и тотчас сменилась напряжением. Оказывается, известия о детских трупах куда сильнее бьют по нервам, когда с тобой живет ребенок. Снова мелькнули перед глазами безымянные могилы, а следом – лицо Кости Лукина. В груди стало тесно из-за лишней ответственности, жалости к жертвам и страха за Жекину жизнь.
Вместе с выдохом изо рта вырвалось предупреждение:
– Твоему брату, – Полина посмотрела на компаньона, – не стоит гулять одному. В городе, возможно, появился серийный убийца.
Йося и Жека обменялись взглядами, смысл которых ускользнул от нее. Несмотря на слова про убийцу, улыбка не покинула лицо мальчика – просто стала еще более кривой.
– А я и так никуда не хожу один, – ответил он и, поправив челку, весомо добавил: – Никогда.
Кивнув, Полина скрылась в спальне. Там, в ожидании экспертизы от Кройца, она вскрыла черный конверт. На колени выпал кремовый лист, сложенный вчетверо. От бумаги шел едва уловимый запах – мужской, взрослый и властный. От него Полине всегда становилось не по себе: она будто выпускала из бутылки джинна, который вовсе не собирался исполнять ее желания. Напротив – вынуждал делать то, что хочет он.
Полина знала, что нужно автору письма: он давно, еще в первом послании, рассказал о своем желании. Ей нечего было дать и нечего ответить, но письма продолжали приходить, и она читала их. Не могла не читать. Полина надеялась, что когда-нибудь найдет в них ответ на вопрос, который каждый день подтачивал ее жизнь, как вода – камень.
Почему все-таки папа оставил ее?
Его собственное объяснение, данное перед отъездом, не устраивало Полину. Очевидно, оно не было ложью, но и правдой – тоже. В письмах, пусть и теоретически, могло отыскаться недостающее звено между не-совсем-истиной и не-совсем-обманом. Черные конверты приходили не абы от кого – их присылал старый друг отца. Человек, с которым он вырос. Незнакомец, знавший о Полине куда больше, чем она о нем.
Папа никогда не рассказывал о приятеле из «скотского двора». Полину это не удивляло: его в целом нельзя было назвать откровенным человеком, но автор писем назвал другую причину. Друзья сильно поссорились и перестали общаться вскоре после того, как у папы открылся дар медиума.
Однажды Павел Тартаров, тогда еще старшеклассник, в присутствии друга вызвал призрака. Когда тот явился, Павел принялся расспрашивать его о тайнах посмертия. Потусторонец, напоминающий истлевшего монаха, оказался словоохотлив. Он говорил и говорил, а сам подбирался все ближе. В прорехах черной рясы мелькали бледные кости. Мягкий голос обволакивал. Друг умолял прогнать призрака или сбежать, тянул Павла к выходу и призывал одуматься, но он только отмахивался. Словно сказочник, потусторонец убаюкивал его бдительность. Рассказывал о чудесах, манил обещаниями. А
