И все мои девять хвостов - Мила Коротич
– Там много старых иероглифов.
– Могу я попросить детский вариант историй про лис-оборотней? – на изысканном мандаринском произнес Ларин. – Для моей младшей сестренки.
И девушка сделала ему большую скидку на «Лисьи чары»[52].
Зачем Ларин купил книгу, он сам не понял. Спонтанные покупки помогают снять стресс. А кто говорит, что так делают только девчонки, тот лицемерит.
Когда он вышел из магазина, уже темнело. Семь в Харбине – это восемь через Амур. А в восемь по местному времени солнце клонится к закату. Из окна книжного Антон видел, как в шесть часов пустую до этого Пешеходную улицу, местный Арбат, вдруг захлестнуло людской волной, словно Сунгари вышла из берегов, и упругим потоком потекла бурая вода ее от Парка Сталина к Софийскому собору. Дисциплинированные офисные служащие дружно вышли с работы и почти в ногу отправились из центра города по домам. Полчаса улица бурлила, а потом поток стал ослабевать, и к семи часам у него не стало направления. Теперь жители Харбина двигались каждый куда хотел: настал золотой час китайского общепита и народных развлечений.
Зажглись фонари и неоновая подсветка витрин. Не неоновая тоже была. На вторых этажах экс-эмигрантских – и оттого больше похожих на европейские – домов с балконами заиграла музыка, у каждого дома своя. Балконы превратились в маленькие сцены: тут трио девушек в костюмах фей играет на эрху[53], рядом девица в псевдоарабском костюме танцует что-то вроде танца живота. Дальше поют что-то современное. А вот тут – показ моделей свадебных платьев. Шумно, ярко, аляповато. Все, чтобы завлечь на минуту хоть кого-то из гуляющей толпы. Тут же раздают рекламные буклеты и визитки. А кто-то уже потихоньку фотографируется на фоне Антона. Антону не жалко, он привык: вряд ли снимок повлияет на государственный социальный рейтинг, а остальное – неважно.
Все гуляющие что-то едят или пьют: фрукты, арбузы, сосиски на палочке, засахаренные яблочки на шпажках, кукурузу, хот-доги, пиво, соки. Проходят парочки. Одинаково одетые парень и девушка идут, едва касаясь друг друга мизинцами, оба в полосатых футболках и джинсовых шортах. Деловито шагают мать и дочь в одинаковых платьях, бесформенных от обилия кружев: матери – за сорок, дочери – вполовину меньше. На женщине наряд из каскада и водопада рюшей выглядит более нелепо, чем на девушке, – молодость трудно испортить. Но мама довольна. Или вот еще мужчина несет дамскую сумочку. Ну да, у него на черных джинсах золотая вышивка, а на запястье браслет из шариков янтаря, каждый шарик – с перепелиное яйцо. Но сумочка-то явно дамская – маленькая и куцая, лейбл там больше, чем внутреннее пространство. Но стоит посмотреть чуть внимательнее, и становится понятно – сумочка не его. Где-то тут рядом ее хозяйка – предмет заботы и причина растрат.
Все разговаривают громко, и нет тут правил общежития или общегуляния – гляди в оба, иди в любую сторону. Никто на тебя не смотрит, никто тебя не заметит, хоть ты упади и умри. Вот уж где одиночество в толпе. А может, это свобода и независимость, самодостаточность и какие там еще есть умные слова? Личный суверенитет?
Ларин хмыкнул, зажал покрепче левым локтем книгу со сказками и пошел к поющим фонтанам на площади. И через квартал вдруг обнаружил, что на правом локте у него висит Васильева, а прямо перед ним стоит красный от гнева юноша, по виду ровесник Ларина, и о чем-то кричит как потерпевший, да еще и норовит в волосы Васильевой вцепиться, как баба.
Антон с трудом различал смысл слов визжащего, но плечом Лизу прикрыл, машинально так, и уже готов был сказать вечное: «Че надо?» Эту фразу понимают и без перевода, по интонации, но тут Лиза отцепилась от его локтя и повисла на его шее, прижавшись к губам своими губами. И китаец вдруг бросил в нее пакетом с чем-то и заплакал. Заплакал и убежал!
Только после этого Васильева разжала руки.
– Приятный вечер, Васильева! – засмеялся Антон.
Та улыбнулась, восстанавливая дыхание.
– Не говори, что тебе не понравилось!
– Не скажу. – Антон тоже улыбнулся. Поцелуй был как земляничная поляна – неожиданный и сладкий. – Расскажешь сама, во что вляпалась, или ждать, когда нагрянет китайская мафия?
– Ждать, конечно. Но ты вовремя оказался рядом, спас принцессу в беде. Тебе полагается поцелуй принцессы. Но ты его уже получил. И вообще, мы с тобой друг у друга в глубокой френдзоне, да ведь? – Она кокетничала, стараясь казаться проще.
Ларин понял и подхватил игру.
– Я могу не отвечать на токсичные вопросы, да ведь? – в тон ей сказал Антон.
И они пошли к фонтанам вместе. Глядя на струи воды, взвивающиеся и падающие, распахивающиеся крыльями птицы и играющие изгибами, словно карпы в потоке, Антон отчетливо чувствовал, что ему пахнет земляникой и хочется, чтобы Лиза еще раз бросилась к нему, повторила свой «френдзоновский» поцелуй. Она то и дело искоса смотрела на него, и не было в ее взглядах, в ее повороте головы, в ее движениях плечами ничего, что можно было бы принять за сигнал «стоп!». И когда сладкоголосая китайская певица, записанная где-то за тридевять земель, здесь, в местном стеклянном небоскребе, усиленная акустикой и приправленная башнями подсеченных фонтанов, зашла на третий куплет песни о красоте речных берегов, Ларин взял Лизу за руку и повел сквозь толпу к неосвещенным ступенькам набережной желтой Сунгари.
Это было похоже на хмель. Наверное, все случившееся за последние
