Молчание Сабрины - Владимир Торин
– Пройдете через туннель Уир – за ним будет улица Пчел. Вам нужен подъезд номер восемь, квартира номер… хррм… без номера – это птичник под самой крышей.
– О, благодарю, господин констебль! – пролебезил Гуффин. – Вы мне очень помогли. Правду говорят, что доблестные констебли из Дома-с-синей-крышей – лучшие друзья тех, кто попал в затруднительное положение.
– Помогите… – едва слышно прошептала Сабрина. Нашарив край дыры в мешке, она в отчаянии выглянула наружу. – Спасите… похитили… шуты… похитили…
Полицейский, как и прежде, ничего не замечал. Зато Сабрина заметила. Что-то в этом высоченном широкоплечем человеке, скрывающим лицо за разворотом газеты, было странным. Вот только что?
Констебль перевернул последнюю страницу – газета закончилась, но он не собирался прекращать чтение – раскрыл ее заново и снова погрузился в статьи да заметки, будто запустил на граммофоне пластинку по второму кругу.
И тут Гуффин сказал такое, от чего его спутник (Пустое Место, прячущийся неподалеку и, видимо, сейчас искренне недоумевающий, как это Манера Улыбаться до сих пор не схвачен) пришел бы в еще большее недоумение:
– Он уже здесь?
– У почтового окна в туннеле Уир.
Сабрина с ужасом поняла, что констебль и шут связаны друг с другом. И тут она неожиданно осознала, что именно ей показалось странным в этом полицейском.
Нет, сам представитель закона выглядел, как обычный констебль, а все детали его формы и обмундирования соответствовали уставу Дома-с-синей-крышей: шлем, перчатки, свисток и фонарь – все на месте. Но кое-чего все же не хватало. На боку у полицейского отсутствовала дубинка – излюбленная компаньонка каждого констебля. Но вовсе не это привлекло внимание куклы.
Как и говорилось, господин в синей форме стоял на посту у фонарного столба, но дело в том, что фонарные столбы не являлись полицейскими постами в Тремпл-Толл. Хозяин часто жаловался на «пучеглазых рыб в мундирах, приклеенных к своим… тумбам…»
И то верно: полицейские посты в Саквояжном районе представляли собой темно-синие паровые тумбы с торчащими во все стороны сигнальными трубами. С этих тумб констебли связывались с Полицейской площадью или запрашивали подмогу с ближайших постов, но чаще всего из труб раздавалось понятное каждому и четкое в своей лаконичности оповещение: «Все прочь! Работает полиция!»
Что касается этого конкретного констебля и этого конкретного «поста», то полицейский совершенно точно присутствовал, а сигнальная тумба – совершенно точно нет.
«Это не настоящий констебль! – догадалась Сабрина. – Здесь готовится какое-то темное дело!»
Шут между тем продолжал:
– Также, почтенный господин констебль, – сказал он, – я считаю своим долгом сообщить вам о некоей подозрительной персоне, которая преследует меня по этой улице. Она затаилась где-то в ближайших подворотнях – выжидает. Намерения, смею вас заверить, у нее не самые добрые или, вернее, самые недобрые.
– Про-ве-рю, – пропечатал констебль, механическим жестом сложил газету, поправил тесемку шлема под подбородком и, раскачиваясь, словно он не по улице идет, а по палубе корабля, направился в сторону аптеки и трамвайной станции.
Гуффин же, дождавшись, когда полицейский растворится в темноте улицы, снова взгромоздил мешок на плечо, развернулся и пошагал туда, где его ждал Фортт.
– Ну как? – спросил Пустое Место, выбравшись из своего укрытия, когда приятель подошел. – Ты все узнал? Куда пошел этот флик?
Манера Улыбаться не ответил. Его лицо исказилось, и он сбросил мешок на землю.
Сабрина ударилась руками о камни брусчатки и взвыла от боли. Кажется, она сломала кисть. Но Гуффину этого было мало.
– Ах ты, мерзавка!
Он набросился на мешок и принялся бить его ногами и зонтиком. Кукла закричала. Она пыталась закрывать лицо руками, хоть как-то защититься, но удары проходили через них. Безжалостные башмаки топтали и пинали ее в мешке, зонтик раз за разом опускался на ее голову. Крик Сабрины заполонил улицу, но ее мучителю было все равно. Он впал в настоящее исступление, и не собирался останавливаться.
– Что… ты… делаешь? – потрясенно прошептал Джейкоб Фортт, не в силах сдвинуться с места или хоть что-то предпринять. Он ничего не понимал. В Манеру Улыбаться будто что-то вселилось…
Гуффин, ничего не замечая кругом, продолжал избивать куклу. Она кричал от боли и ужаса, ее лицо покрылось зелеными слезами, но ее крик лишь раззадоривал злобного шута.
– Думаешь, ты самая умная?! Думаешь, самая умная?!
Фортт вздрогнул и сбросил оцепенение.
– Что ты делаешь?! – закричал он. – Остановись!
Но удары не прекращались. Сабрина ощущала каждый. А еще она почувствовала, что вот-вот умрет…
Возможно, кто-то думает, что куклу нельзя убить, но он ошибается. Некоторые куклы, такие как Сабрина, нежнее и чувствительнее, чем большинство живых людей. Кукольники намеренно их такими делают, чтобы… воспитывать. Не обязательно пилить этих бедолаг пилой или тесать рубанком, если хочешь причинить им боль.
Фортт схватил Гуффина за лацканы пальто и оттащил от мешка.
– Оставь ее!
– Она пыталась выдать нас! – в ярости проревел Гуффин, вырываясь.
– Ты не должен ее бить! Не смей трогать ее, ты, проклятый злыдень!
– Что? – гаркнул Гуффин. – Ты слюнтяй! Я всегда знал, что ты тряпка, Пустое Место! Тебе жалко эту уродливую деревяшку?!
– Нет, – солгал Фортт. – Но ты подумай, что скажет Брекенбок, если кукла будет сломана! Хочешь, чтобы он не засчитал ее, как возврат долга? Что тогда станем делать?
Манера Улыбаться тяжело дышал. Его глаза налились кровью. Он весь взмок и, кажется, сломал зонт. О зонте он и сожалел.
Гуффин попытался дотянуться и еще раз ударить стонущую избитую и искалеченную куклу, но Фортт не позволил ему этого сделать:
– Я сказал, не трогай ее!
Гуффин застыл и глянул на друга с ненавистью. Фортт не узнавал его: в серых глазах Манеры Улыбаться читалось вполне оформившееся и будто бы пытающееся вырваться наружу алчущим крови вороном, безумие.
– Отпусти меня… – процедил он. – Быстро. Или тебе тоже не поздоровится.
Но Пустое Место и не подумал слушаться. Он был решителен, как никогда… как никогда в жизни. И глядел на Гуффина не мигая.
– Нет. Это тебе не поздоровится, если ты ее еще раз хоть пальцем тронешь.
Манера Улыбаться оскалил кривые бурые зубы.
– Больно надо! Думаю, она усвоила урок. И если тебе так уж жалко эту дрянь, Пустое Место, можешь сам волочить ее дальше.
Убедившись, что Манера Улыбаться успокоился, Фортт медленно разжал пальцы.
Гуффин оттолкнул его и, демонстративно
