Между добром и злом. 3 том - Кирико Кири
Иногда Кондрат вновь обнаруживал себя в том самом трюме, где он вновь дрался и кричал, сражаясь в безуспешной попытке вырваться. А после этого словно по щелчку оказывался в бесконечности, объятая снегом, который валил без устали, под тихий шёпот голосов.
Но сколько бы Кондрат не боролся, этому не было ни конца, ни края. Была лишь бесконечность, и под конец он просто перестал сопротивляться. Всему есть предел, рано или поздно ты сдаёшься, устав от беспросветного кошмара, которому нет ни края, ни конца. Он лишь мог наблюдать, как его затягивает в голубоватую мглу под беспрестанные глухие голоса и шептания мёртвых, которые звучали всё громче, всё более угрожающе и злее.
А потом его выдернуло. Внезапно и сильно вырвало из цепких объятий смерти назад, и он наконец погрузился во тьму, беспокойную и безопасную.
Сколько прошло времени в этом состоянии, Кондрат ответить не мог, но в следующий раз, когда он пришёл в себя, то мог точно сказать, что открыл глаза в реальном мире.
Его тело горело, а зрение не могло сфокусироваться. Всё вокруг казалось размытым, словно через толщу воды. Тело горело, болел каждый сустав, каждая кость. В голову будто положили целый ворох раскалённых углей, которые медленно запекали ему глаза. Он попытался что-то сказать, но из горла вырвался лишь невнятный хрип. Горло обожгло сухостью, словно наелся песка. Почти сразу чьи-то ледяные руки мягко подхватили его за затылок, помогая поднять голову и к губам подступила вода.
Кондрат выпил её до дна, несмотря на мерзотный вкус. В таком состоянии выбирать не приходилось, да и он не заметил его, пытаясь утолить душащую жажду. Вод закончилась, и ладони так же настойчиво вернули его обратно в горизонтальное положение. На лоб легло что-то мокрое и холодное, даря маломальское облегчение, и он снова отключился.
Так повторялось несколько раз. Кондрат просыпался, ему помогали попить, после чего возвращали обратно. В эти короткие промежутки просветления он видел лишь очертания места, где оказался, с каждым разом всё чётче и чётче: куполообразную крышу, людей, которые оказывались около его кровати, их лица, но недостаточно долго, чтобы осознать всё это.
Кондрат продолжал проваливаться в беспамятство.
* * *
Он пробудился.
В этот раз всё было иначе. Кондрат просто открыл глаза и чётко осознал, что окончательно вернулся в реальность. Сонливость отступила быстро и безапелляционно, наконец очистив разум.
Он лежал на кровати, отгороженный от остальной части юрты пологом из плотной ткани, словно в больничной палате. Рядом стоял небольшой деревянный тазик с водой, на краю которого лежала тряпка.
Здесь пахло травами и кровью. Кондрат попытался осторожно сесть, и у него это получилось с первого раза, однако в голове почти тут же ухнула глухая боль. Всё тело ощущалось каким-то вялым, все движения казались немного ватными и даже пальцы, двигались медленно, как-то нерасторопно и запоздало.
Немного привыкнув к своему состоянию, Кондрат осторожно откинул одеяло и осмотрел себя. Тело как тело, ничего не изменилось, если не считать, что он был почти полностью перебинтован. Грудь была полностью перевязана, парочка повязок на ноги и почти полностью обмотанная левая рука. Кондрат осторожно подвигал конечностью, но нет, двигается, значит не всё настолько страшно. Лицо тоже было перебинтовано, но Кондрат уже давно не волновался о внешности: есть можно, дышать можно, видят оба глаза и на том спасибо.
Он немного подумал, после чего уже собирался встать, когда полог отодвинулся в комнату заглянула женщина, которая, наверное, была возрастом с самого Кондрата. Чёрные волосы уже давно были испещрены сединой, а на обветренном холодными ветрами лице проглядывались морщинки.
Её чёрные глаза недовольно пробежались по Кондрату. Она произнесла что-то непонятное строгим голосом, подойдя ближе и безапелляционно надавив ему на грудь, чтобы положить обратно на кровать.
— Я хочу поговорить с вашей главной, — произнесён, удивившись, каким хриплым и слабыми был его голос.
Женщина вновь произнесла что-то строго, ещё настойчивее пытаясь его уложить, а Кондрат всё равно сопротивлялся.
— Позовите вашу старейшину.
Женщина подняла тон. На её возмущённый голос в комнату заглянула ещё одна женщина, и та явно жаловалась ей на Кондрата, который, по её скромному мнению, вредничал, как ребёнок. То тоже начала что-то говорить, и уже вдвоём чуть ли не силой они уложили его обратно и укрыли.
Вторая вышла, а первая начала что-то смешивать из бутыльков, которые принесла с собой, и потом спаивать это Кондрату. Только сейчас, полностью придя в себя, он в полной мере ощутил, насколько вкус был мерзким. Горьким, кислым с неприятным травянистым осадком, который оставался во рту. Но рассудив, что травить его просто так не будут, Кондрат беспрекословно всё выпил.
А затем настало время перевязки.
По тому, что рядом оказались ещё три женщины, Кондрат осмелился предположить, что уход за больными было вотчиной именно женщин. Они не показывали даже доли стеснения к его обнажённому телу, деловито снимая старые повязки и надевая новые, позволяя ему самому увидеть, как сильно он успел пострадать.
На груди появилось несколько глубоких порезов, как от когтей. На ноге были колотые раны, размер которых можно было сопоставить с неплохим таким такого мясницким ножом, а левая рука и вовсе вся была искусана до мяса. Кондрат даже не смог посчитать, как много было на ней укусов: одни принадлежали явно людям, а вот другие больше походили на звериные. Про лицо он ничего не мог сказать.
Но заинтересовало его больше то, как именно они выглядели. Не красные и не чёрные, а голубоватые, будто в их края впрыснули голубую краску, а некоторые места выглядели так, как если были покрыты инеем. При этом какого-либо дискомфорта он сам не чувствовал.
После того, как процедуры были закончены, и женщины ушли, через несколько минут пришла старуха. Теперь она была одета заметно проще, без какой-либо нарядной мишуры, мало отличаясь от остальных жителей их племени, если не считать всевозможных оберегов в виде зубов, которые были развешаны по всей одежде и ожерелья из таких же клыков и каких-то металлических бусинок на шее.
Хитро улыбнувшись, она села напротив его головы, и когда Кондрат попытался сесть, положила
