Записки нечаянного богача – 3 - Олег Дмитриев
— Слава? — не выходя из-за Раджи, и уж, ясное дело, не выпуская из руки лопатку, спросил я.
— Так точно, я. Со мной четверо и ещё двое в машинах. Разрешите подойти?
— Валяйте, — не по Уставу ответил я, внезапно почувствовав, что слишком устал для Устава.
Из-за капота Раджи, держа руки на виду, вышел здоровенный Слава, тот, что целый Вячеслав. Следом за ним так же без резких движений вышли ещё четверо. По плавной походке и грации было ясно — спецы.
— Командуйте, — коротко пробасил громила, обводя взглядом рассыпанные в разных позах лепестки ромашки.
— Нужно помещение за городом, неприметное. Это говно — туда. Оказать помощь, но только чтобы не сдохли. Врачами можно пренебречь. Один борт за мной, так же скрытно — нам ещё поездить придется. И связь обеспечь, — говорил, вроде бы, я, но, кажется, кто-то совершенно другой, лишенный эмоций и вовсе не уставший от перелёта, кучи информации и этой, финальной, надеюсь, заварухи.
— Долго хранить? — Слава легким кивком обозначил, кого касался вопрос.
— Сутки. Двое — потолок, — отозвался я. Внутренний реалист явно рассчитывал что-то своё, временами используя мои голосовые связки для подачи сигналов вовне.
— Может, сразу? — уточнил один из парней, с худым костистым лицом, неоднократно ломанным носом и глазами цвета простого карандаша, кивнув назад, на озеро. От «ромашки» послышался тихий скулёж.
— Нет. Пока нужны, к сожалению. Слава, есть чем на прослушку проверить? — в кармане после того, как колобок привалился ко мне в «Волге», я нашёл какую-то явно шпионского вида приблуду. Шмотки вместе с ней, понятно дело, лежали в номере отеля, но, как говорится «не бережёного конвой стережёт». А не хотелось бы.
— Есть. Что смотрим? — красавец, ничего лишнего.
— Меня, машину и пассажиров. Их- очень бережно, там девушка в постстрессе, от насильников спасли.
— Раджу проверяли, пока Вы были в музее, больше никто не подходил. Повторим. Планы дальше? — он сделал два коротких движения рукой, и часть парней начала собирать и оттаскивать убоину с земли, а один побежал к их машинам, видимо, за прибором обнаружения прослушки.
— Я еду на два-три адреса по городу, потом в ресторан ужинать с чекистом — обещал, — повёл я плечами. Думаю, слова «я заболел, давайте в другой раз» Болтовского никак не устроят.
— Гражданка Коровина проживает по адресу улица Габровская, дом четырнадцать, — проговорил Слава, прижав указательный палец к правому уху. Видимо, незабываемые приключенцы передо мной стояли не всем составом, кто-то и за инженерно-техническую часть отвечал, оставаясь за кадром.
— Что за школа там рядом? — уточнил я.
— Тридцать четвертая, — чуть выждав, ответил здоровяк, не сводя с меня глаз.
— Сходится. Тогда всего одна точка на маршруте, потом — ужин.
— Добро. Работаем, — и он тоже схватил кого-то из оставшихся лежачих за ногу.
Панельная девятиэтажка в окружении старых, высоких, до четвертого аж этажа, берёзок, ничего особенного из себя не представляла. Хотя после слов Люды: «за моё спасение дедушка непременно подарит вам за́мки и земли» ожидать можно было всякого. Но девушка, судя по всему, была не в себе не от пережитого сегодня, тут явно было что-то посерьёзнее. Платье и плащик на ней были старыми, хотя и чистыми, во многих местах старательно зашитыми. Обувь была сродни давешней музейной. Но если на ногах Ядвиги Брониславовны «прощай, молодость» смотрелась вполне гармонично, то вид стройных хрупких лодыжек в объятиях этих пыльных войлочных гробов на молнии вызывал зубовный скрежет. На таких ногах не место подобной обуви, конечно.
— Как зовут бабушку, Люда? — спросил Ланевский, бережно держа её под локоть. Мы поднимались пешком — лифт не работал, зависнув между первым и вторым этажом, судорожно пытаясь моргнуть незакрывающимися дверями.
— Баба Дага, — сразу же ответил хрустальный колокольчик, а я едва не хихикнул нервно. Вот только дагов мне и не хватало опять.
— Пани Дагмара Казимировна Коровина, — расшифровала она, будто почуяв спиной мой невысказанный вопрос.
На пятом этаже было всё то же самое, что и на предыдущих: вытертая плитка на площадке, гнутые перила, лестничные пролёты, по краям выкрашенные стандартной красно-коричневой краской. Только надписи на стенах приобрели более чётко выраженную направленность. Самыми часто попадавшимися словами в наскальных надписях были «отродье», «ведьма» и «сжечь» на русском и польском. Внутренний фаталист долго и прерывисто вздохнул. Для того, чтобы начать долго и беспрерывно ругаться последними словами. И был крайне убедителен.
Мы вошли в тёмную узкую прихожую, ремонт в которой, кажется, помнил ещё Константина Устиновича Черненко. Пахло в доме тревожно и скорбно. Ароматы восковых свечей, троксевазина, корвалола, пыли и опустошённости словно подчеркивали старый, давний запах большой беды, и заставляли прижать уши, сощуриться и приготовиться к плохому. Хотя сильнее всего хотелось сбежать, конечно.
— Бабуля, я дома! — звонко крикнула девушка, и я нипочём бы не подумал по голосу, что её не так давно загоняла в лесу банда ублюдков. Неужели забыла?
— Кто с тобой, Мила? — голос, звучавший из кухни, был хриплым, старым и каким-то каркающим.
— Ясновельможные панове спасли меня от Мишки Мордухая в парке и проводили домой. У них большая карета и войско! — не забыла, значит. Интересная трактовка. А вот Мишкину фамилию я предпочёл бы не слышать никогда.
— Прошу вас, панове, проходите без стеснения и опаски! — в голосе бабки слышалась скорбная усмешка и какая-то отрешенная усталость. Что за хренотень тут творилась? Судя по Лорду — его терзал ровно тот же вопрос.
Мы вошли вслед за Людой на кухню. Стол с отслаивающимся шпоном был уставлен пузырьками и завален блистерами таблеток. На подоконнике тоже лежала груда каких-то лекарств, небулайзер и тонометр. Справа от двери задергался холодильник, заставив вздрогнуть Ланевского, остановившегося рядом. Раковина со стёртой и проржавевшей эмалью, старая газовая плита с двумя отломанными ручками из пяти. Покосившиеся дверки на кухонных шкафах. И ободранное кресло на колесах возле стола. И старуха на нём.
Она сидела лицом к окну, будто вглядываясь в узкую полоску неба над крышей соседнего дома. Волосы, когда-то давно, очень давно, чёрные, как у внучки, цветом напоминали позапрошлогодний пепел в пыльной пепельнице в тёмном углу заброшенного дома. Болезненная худоба и явно нездоровый цвет рук, подбородка
