Записки нечаянного богача – 3 - Олег Дмитриев
— Ну давай, имидж-консультант, прости Господи, — я вздохнул и с недоверием покосился на его фасонный плащ.
Торговый центр был и вправду большой и богатый. И помимо «роднаго — годнаго» отечественного производителя полнился брендами с мировыми именами. Я сразу на входе автоматически надел скучное лицо, неизменно сопровождающее меня в подобных местах. Находить удовольствие в покупках шмоток у меня не получалось с раннего детства. То ли виной тому пресловутая картонка, стоя на которой на одной ноге представители моего поколения под ветром, дождём и снегом знакомились с модными новинками на вещевых рынках. То ли воспитанная тяга к экономии. То ли лень. Так или иначе — ходить за барахлом я не любил. Но тут увидел витрину известного старого бренда. И зашёл.
Через пятнадцать минут вышел. Ну, семнадцать максимум — там терминал на кассе что-то барахлил. Следом шёл Лорд с выражением полного непонимания и удивления.
— А я раньше думал, что поговорка «подлецу всё к лицу» неправильная, — пробормотал он.
Я хмыкнул и свернул в обувной рядом:
— Сейчас ещё еврейские сандалики куплю — и поедем. Я быстро!
— А почему еврейские? — поинтересовался Лорд, догоняя.
— Потому что если музыкант из Одессы по имени Натан открывает обувную фабрику — чьи сандалики он начинает выпускать? Французские? Нет, случаи, наверняка, бывают разные, соглашусь. И на Малой Арнаутской, говорят, шьют так, что Карден рыдает на плече у Лагерфельда, а мадам Шанель утирает им обоим слёзы батистовым платочком. Но вот эти вот я куплю, — сказал я, снимая с полки классические шестидюймовые ботинки. Разумеется, не самые распиаренные, жёлтые, а просто серо-чёрные.
А сам вдруг подумал, что острое нежелание ходить по магазинам раньше было вызвано перманентным безденежьем. Когда в голове крутилось, что если сейчас купить себе вот это, не особо-то, в принципе, и нужное — то скоро придётся экономить не на качестве, а уже на количестве еды. То есть выбирать не между котлеткой с пюрешкой и макаронами по-флотски, а между пятью и тремя картофелинами. И это энтузиазма не добавляло ничуть.
— Нет, ты объясни мне, — не унимался Ланевский, — как это вообще возможно, в принципе⁈ Ты зашёл в магазин, взял не глядя с полки джинсы, свитер и куртку, померил — и в них же ушёл! Через пятнадцать минут! Такого не бывает!
— Как это — не бывает? Ты путаешься в показаниях. То, что только что было при тебе — свершившийся факт, характеристика «не бывает» к нему не подходит точно, — попробовал я воззвать к логике и здравому смыслу, тем редким качествам, что так удачно отличали его от подавляющего большинства.
— Ну хорошо, исходим из фактов. Их я уже озвучил. Но как это возможно — всё равно понять не могу! — и он взмахнул руками, показывая, что точно не может.
— Да в чём проблема-то? Ты чего, штаны покупать не умеешь? Не пугай меня, — удивленно посмотрел я на франта и модника Серёгу. Он-то явно одевался элегантнее меня, и в стиле понимал больше.
— Так — нет, точно не умею! Ты как будто точно знал, зачем шёл, и в этом магазине раньше бывал.
— Да нифига! Они же одинаковые все, тут не потеряешься. Джинсы мужские всегда слева. Те, что со скидкой — всегда дальше и ниже. Куртки правее, ближе к примерочным, чтоб не таскаться с ними по всему залу. Текстиль в проходе на вешалках висит, и скидочный — тоже к углам ближе, чтоб сразу не найти. Тебе ругательное слово «мерчендайзинг» вообще знакомо?
— Ну да, — смутился Лорд. Мой рассказ показался ему до обидного простым.
— На русский оно переводится: «бедный и хитрый дольше ходит и больше нагибается». Ну или «как потопаешь — так и полопаешь», но это вольный перевод, широкий. А дальше всё просто: на штанах три цифры, на куртке и свитере — по одной букве. Тут сложно ошибиться.
— Какие цифры с буквами? — удивлённо спросил он.
— Я точно не знаю, что они означают, просто запомнил. Вот джинсы: пятьсот один, двадцать девять и тридцать два. Мне пробовали объяснить, что это что-то, связанное с моделью, ростом и шириной, но я не понял, что к чему относится. Одежда выше пояса — летом «М», зимой «L». И всех делов-то.
— Действительно, несложно. Век живи, как говорится, — он придирчиво оглядел меня. И, видимо, остался доволен увиденным. — А теперь куда?
— А теперь мы пополним запасы белков, жиров и углеводов. Потому что нам ещё в краеведческий музей идти, а там натощак делать нечего — мозги быстро устанут.
Мы перекусили демократично, в забегаловке полковника Сандерса, оперативно набив животы чем-то вкусным, но вредным, и отчалили. Оказалось, что гостиница, где нам предстояло ночевать, была буквально в двух шагах. Заехали, я вселился, по-прежнему получая удовольствие от самого этого слова, и снова вышли на улицу. Дождик почти не ощущался, хотя по-прежнему моросил. Но плотные джинсы, утепленная куртка и шикарные непромокаемые скороходы делали жизнь значительно приятнее без оглядки на погоду.
Раджа довез нас до краеведческого музея, где мы провели полтора часа в обществе милейшей женщины, словно сошедшей с экрана, где показывали старый советский фильм. Звали её Ядвига Брониславовна. На ней было коричневое платье с кружевным воротником, судя по всему — самодельным. На плечах шаль, на груди — очки на цепочке. А на ногах — войлочные боты фасона «прощай, молодость», такие, с молнией наверху. Ничего подобного лет тридцать не видел. Но специалистом она была высококлассным. На сбивчивые вопросы двух неожиданных гостей совершенно пустого по буднему дню музея она нашла все ответы, да как! Мы с Лордом хором словили когнитивный диссонанс, когда получили какие-то архивные материалы по землям Волков-Ланевских в Могилевской губернии восемнадцатого века. Я запросил у служительницы музея листок бумаги с карандашом и принялся было схематично набрасывать план и основные ориентиры. Но Ядвига Брониславовна решительно пресекла весь мой слабохудожественный порыв на корню. Она подкатила к столу какую-то хреновину на колёсиках, навела на лист со старинной картой что-то типа перископной трубы и торжественно нажала несколько кнопок. Аппарат солидно погудел и выдал нам тёплый лист с хорошо читаемой копией. Мы едва не заапплодировали такому торжеству прогресса в этой
