Дядя самых честных правил 3 - Александр Горбов
— Напоите чаем, Константин Платонович?
Он тяжело сел рядом со мной и вздохнул.
— Я не смею вас больше задерживать, вы помогли мне больше, чем я рассчитывал. Архив у вас, и я могу добавить только слова благодарности.
— Чем смог, Василий Петрович.
— Если бы все так могли, — он горько усмехнулся, — мы бы жили богаче авалонцев. Я доложу в столицу о вашей помощи, Константин Платонович, и буду просить о награде.
Я только махнул рукой. Ага, дадут мне орден. Догонят и ещё раз дадут. Что я, не знаю, как награждают непричастных, но нужных людей? А я вообще здесь на волонтёрских началах, так что меня как бы и не было.
— Кстати, я хотел сказать, — Сумароков посмотрел на меня с прищуром, — вы ошиблись. Звезда Полынь падает не до всадников, а после.
— Да, я знаю. Мне нужно было сбить, — я запнулся, — Софью с толку. Чтобы она задумалась и delirium magicis дал трещину.
— А-а-а, вот оно что! Вы так убедительно говорили, даты называли. Я уж подумал, это правда.
— Глупости, Василий Петрович, — я беспечно улыбнулся, — как я мог видеть звезду Полынь, да ещё и в будущем?
— Действительно, — археолог рассмеялся, — но так убедительно! Я даже вспомнил, что Борисфен это Днепр, и там есть городок, Чорнобиль кажется. Полынь, если по-русски. Какое забавное совпадение!
— В самом деле, интересная случайность.
Мы встретились с Сумароковым взглядом и задержались на секунду.
— А если бы и правда, — он вздохнул, — я в любом случае не доживу. Так что, пойду приводить в чувство городские власти. Если найду хоть кого-то выжившего. Спасибо ещё раз, Константин Платонович. Надеюсь, мой архив вам пригодится.
Он раскланялся и, кряхтя, стал выбираться из кареты. Уже спустившись на землю, он обернулся и добавил:
— Представляете, а Макар Петрович, наш бравый майор, получил благословение принять постриг. Как девицу похоронили, так он сразу к батюшке за разрешением. Эх, а такой вояка был! Не представляю его в рясе, не представляю.
Сумароков заковылял прочь, а я подозвал Кижа и приказал отправляться домой. Хватит с меня этой церковной мистики, девиц и хитроумного археолога.
Глава 8 — Шарф и варенье
Чтобы отвлечься от безрадостных мыслей, я вытащил шкатулку, полученную от Сумарокова. Бумаг оказалось немного, всего двадцать сложенных вдвое листов, но вот их содержание — колоссальным.
Автор этих записей плохо разбирался в деланной магии. Скорее всего, он был средневековым монахом, не слишком образованным, но усердным и старательным. Он скрупулёзно перерисовал Печати и Знаки из какого-то источника и снабдил их заметками на отвратительной “кухонной латыни”. Не понимая магических фигур, он скопировал даже случайные помарки оригинала, чем вызвал у меня невольное уважение — настоящий профессиональный переписчик! Но вот с пояснениями была беда: автор комментировал в меру своего ума и от его описаний хотелось биться головой о стену.
“Узор волшебный для колдовства не греховного рождающий огненного дракона”. Как прикажете это понимать? Или вот это: “Старинная магическая виньетка для волшебных дел стражей императорской применяемая”. А как вам “греховный еретический узор для дел праведных надобный”? Понять, что за фигуры описывают подобные надписи, было совершенно невозможным.
Да, это были настоящие Печати Восточной традиции, утерянные ещё в Византии. Но для чего они? Я мог разобрать части узора и догадаться, зачем они нужны, однако была целая куча мутных мест, которых даже касаться было страшно. Нет, надо достать книги по теоретической магии, вникнуть в значение всяких завитушек и базовых фигур и только тогда браться за это богатство. Так что я спрятал листы в шкатулку и убрал в дорожную сумку. Магия — это вам не игрушка: нарисуешь незнакомую Печать, а она взорвёт всю усадьбу! Нет, мы пойдём долгим, но надёжным путём.
Карета остановилась, и снаружи послышались крики. Кажется, это Киж возмущается? Ну-ка, ну-ка, посмотрим, что там происходит. Мёртвый поручик, на мой вкус, слишком уж увлекается и любит силовое решение проблем. Вон, даже Касимов был готов спалить без всякой жалости. Я накинул шубу и выбрался из кареты.
Это где мы? Я посмотрел по сторонам — опустились сумерки, но место было знакомое. А, это уже Меленки! Тот самый кордон, где я сжёг первого ходячего
— Открывай, олух царя небесного!
Киж, сидя на лошади, гарцевал перед баррикадами, перегородившими дорогу.
— Не велено!
Бородатый орк в овчинном тулупе и мохнатой медвежьей шапке яростно взмахнул рукой из-за рогаток.
— Ыпыдемия тута! Никого нельзя пущать.
— Дурак! — Киж чуть не подпрыгнул в седле. — Не “тута”, а там, в Касимове. И закончилась она уже.
— Не велено! Вы, барин, как хотите, а пущать вас не могу. Мне сказали не пущать, значит, не буду. Служба, барин, такая. Вы как ни серчайте, а рогатки открывать не положено.
— Ах ты, смерд! Да ты знаешь, кого задерживаешь?
Орк в медвежьей шапке расхохотался.
— Барин, да пока тута стою, тьму народа не пустил. Батюшку не пустил, помещика не пустил, даже одного князя с челядью! Будь хоть сама матушка-ымператрица, и ту бы не пустил. В ножки бы упал, кланялся, а всё равно рогатки не убрал. Не положено — значит, не положено.
— Кем не положено?
— Кем надо, тем и не положено. Ехай обратно, говорю! Я нашего старосту не пустил, уж на что грозен, так и тебя не пущу.
Киж надулся, выпучил глаза и потянулся за огнебоем, закреплённым на седле.
— Остынь, Дмитрий Иванович, — я подошёл к рогатке, — если старосту не пустил, значит, серьёзный человек, знает службу.
Орк осклабился и поклонился мне.
— Добрый вечер, ваше благородие. Так и есть, знаем службу. Никак пустить не могу. Ыпыдемия!
Он многозначительно поднял указательный палец.
— Зови начальство.
— Так нетути, ваше благородие. Оно, значит, другие кордоны объезжает. Дабы бдели и на посту не спали.
Я вытащил из кармана рубль и кинул орку.
— Держи, за старание.
— Благодарствую, барин. Как вернётся начальство, так сразу и позову. Мож, вам дровишек принести? Костерок разожжёте, теплее будет. Медовухи могу налить, коль пить будете.
Вместо меня ответил Киж.
— Тащи, олух. И дрова, и медовуху — всё тащи.
Через десять минут в трёх шагах от кареты весело трещал костерок, а рядом стоял небольшой бочонок с медовухой. Я пить её не рискнул,
