Скотт Линч - Республика воров

– Гм, я собиралась провести ночь совсем иначе, – раздраженно сказала она.

Локк и Сабета, с головы до ног перемазанные копотью и сажей, взволнованно смотрели на нее. К полуночи постоялый двор оцепили констебли и графские гвардейцы, актеров труппы Монкрейна-Булидаци заперли в таверне, под охраной. Когда выяснилось, чьи обугленные останки нашли в конюшне, начальник стражи вызвал баронессу Эзринтем.

На лице Сабеты застыло ошеломленное, горестное выражение.

– А это… это точно он? – пролепетала она. – Тело…

– От тела остались одни головешки, – холодно произнесла баронесса. – Его опознали по перстню и по кинжалу. Наверняка для вас это огромное потрясение, но никаких сомнений у нас нет: это Дженнаро Булидаци. Как ни прискорбно это признавать… – Она устало потерла глаза.

– Позвольте мне присоединиться к поискам мерзавца Монкрейна, – предложил Локк, решив, что воинственная решимость прекрасно оттенит притворные страдания Сабеты. – Я соберу своих людей, и если мы его отыщем, то…

– Во-первых, вы не в Каморре, а во-вторых, вы здесь инкогнито, – отрезала баронесса. – Вы не имеете права прикасаться к оружию, а тем более вершить суд. Ничего подобного я вам не позволю, поскольку не намерена объяснять, кто вы такой и что здесь делаете.

– Простите, баронесса Эзринтем, – сокрушенно сказал Локк. – Я всего лишь хотел помочь…

– Вы мне поможете, если в точности исполните мои распоряжения, – вздохнула она. – Джасмер Монкрейн убил эспарского вельможу и ответит за это по эспарским законам. О боги, скандал и через десять лет не уляжется… – Она посмотрела на Локка с Сабетой. – Вам придется немедленно уехать из города. Первым же караваном в Каморр. Я все устрою. А если захочется, через год-другой возвращайтесь в Эспару, только на этот раз под своими настоящими именами. Мы вас примем с подобающим почтением.

– Благодарю вас, – сказал Локк.

– А что будет с труппой Монкрейна и Булидаци? – спросила Сабета.

– Как – что? Булидаци погиб, Монкрейн в бегах… Спектаклей больше не будет, все Монкрейново имущество отойдет в городскую казну. О труппе можно забыть.

– Нет, я имела в виду актеров труппы, – пояснила Сабета. – Они нам очень помогли. А теперь из-за Монкрейна оказались в весьма плачевном положении.

– Графиню Антонию гораздо больше волнует плачевное положение Дженнаро Булидаци, – заявила баронесса. – Вина Монкрейна несомненна, тут ничего и доказывать не надо. Разумеется, актеров допросят, но если их показания совпадут, а на постоялом дворе не обнаружат ничего подозрительного, то всех отпустят. Труппу придется разогнать.

– Актеров за Монкрейновы долги засудят и в долговую тюрьму отправят, – сказала Сабета.

– Ну, мне до этого дела нет.

– Они сослужили нам в Эспаре добрую службу, – напомнил Локк. – Прошу вас, будьте к ним милосердны.

– Гм… – Баронесса задумчиво коснулась эфеса рапиры. – Барон Булидаци умер холостым, без наследников. Родственников в Эспаре у него нет. Все его имения и деньги на счетах в банкирском доме перейдут в графскую казну. Полагаю, моя госпожа будет довольна и, возможно, расщедрится. Безусловно, труппу следует распустить, а учредительные грамоты отозвать, но, так и быть, актеров оставят в покое. Вас это удовлетворит?

– Да, конечно! – Сабета почтительно склонила голову.

– Превосходно. Верена, смею заметить, что вы вели себя безрассудно, однако вам повезло. Надеюсь, что о помощи эспарского двора вы тоже не забудете.

– Мы непременно уведомим семью о вашей неоценимой поддержке и заботе, – заверил ее Локк. – А при случае упомянем об этом самому герцогу Никованте.

– Я буду вам очень признательна, – промолвила баронесса. – Ступайте, приведите себя в порядок и готовьтесь к отъезду. А мне еще долго придется с этой головной болью разбираться.

Глава 11

Пятилетняя игра: итоги

Громада темных туч наползала на город с севера, затягивала небо, скрывала звезды. Над ухоженными садами и полуразрушенными стенами Каста-Гравины высился Картений, бывший дворец картенских герцогов; огромный нефритово-зеленый купол из стекла Древних сиял, как драгоценный камень в оправе из мрамора и глины. Порывы осеннего ветра скользили над завитками замысловатых узоров в стекле и уносили в ночь призрачные, невнятные обрывки мелодий, сложенных загадочной исчезнувшей расой.

Над площадью у дворца и вдоль дорог трепетали зеленые и черные стяги, а в распахнутые ворота Картения сияющей рекой устремились толпы горожан с факелами и светильниками в руках. Все торопились в Зал торжеств, где ажурные спирали чугунных лестниц и переходов тянулись к нефритовому куполу, с которого свисали огромные сверкающие люстры размером с карету, – тысячи светильников в них зажигали служители в страховочных обвязках, забираясь на особые мостки.

Шум толпы звучал гулко, как рокот прибоя. Локк и Жан осторожно пробирались сквозь толчею и давку, но зеленые ленты и серебряные розетки на отворотах камзолов были слабой защитой от восторженных восклицаний, пьяных выкриков и назойливых попыток завести разговор. Сторонники обеих партий – и черноирисовцы, и глубинники – беседовали, спорили и ссорились, наслаждаясь своим пребыванием среди избранного общества картенских богачей и влиятельных чиновников.

Посреди Зала торжеств возвышался помост, на котором красовались грифельные дощечки и девятнадцать чугунных столбиков, увенчанных незажженными светильниками под колпаками матового стекла. У помоста в почетном карауле выстроились стражники в голубых мундирах, изнывавшие от жары под тяжелыми белыми мантиями, отороченными серебристой лентой.

К девяти часам вечера голосование завершилось, и собравшиеся в Картении ждали, когда из каждого округа доставят запечатанные донесения с результатами выборов.

– Господин Лазари! Господин Каллас! – воскликнула Дурная Примета Декса в шляпе с тройными полями, украшенной миниатюрным подвесным мостом Древних, на башенках которого развевались крохотные зеленые флаги. – Любезные мои друзья, мы обглодали все косточки предвыборной кампании, и теперь пришла пора узнать, чем же окончились наши усилия. Эх, сосчитаем голоса, слезами обольемся! – сказала она, выдувая из курительной трубки со сдвоенной чашечкой клубы изумрудно-серого дыма, которые сизым облаком окутали ее свиту подхалимов и лакеев.

– Вам слезами обливаться ни к чему, – улыбнулся Локк. – В вашем округе все благополучно. А если я не прав, то готов съесть вашу шляпу.

– Любопытное зрелище, наверное. Но я предпочитаю, чтобы место в Конселе осталось за мной. – Декса выпустила из ноздрей две толстенные струи – зеленую с ароматом жасмина и пряную серую. – Господа, оставайтесь с нами, поближе к сцене! Здесь лучшие места!

– Нет уж, мы удалимся куда-нибудь, где потише, – вздохнул Локк. – В галерею. Там, говорят, отдельные покои есть. А сейчас по залу пройдемся, проверим, у всех ли плечи расправлены и грудь колесом.

– Право слово, вы нам как отец родной, господин Лазари. Что ж, пока с кота шкуру не спустили, передайте соратникам мои наилучшие пожелания.

Локк с Жаном действительно прошлись по залу, пожимая руки и хлопая по плечам людей знакомых и не очень, смеялись над глупыми шутками и шутили в ответ, а еще изрекали глубокомысленные рассуждения, подкрепляя их велеречивыми доводами аналитического характера, – короче, несли совершеннейший вздор, щедро сдобренный ерундой и приправленный откровенной ложью, приятной уху слушателя.

«А, уже все равно!» – рассеянно думал Локк. Так или иначе, назавтра они навсегда исчезнут с политической арены Картена и ни у кого не возникнет ни малейших претензий.

В громадных пуншевых чашах плескалось белое и темно-лиловое вино, взбиваемое в пену лопатками заводных механизмов, – их вращали миловидные нарядные детишки, которые, словно белки, медленно и чинно вышагивали в ободьях огромных золоченых колес. За стойкой, огороженной витыми бархатными канатами, очаровательные слуги и служанки наполняли бокалы пуншем и предлагали гостям. Локк и Жан взяли по бокалу пунша и угостились свежими булочками с начинкой из маринованной свинины в пикантном соусе.

Жан, заметив в толпе Никороса, указал на него Локку. Никорос побрился, что лишь подчеркнуло нездоровую бледность его осунувшегося лица и глубокие морщины. От внезапной жалости у Локка сжалось сердце: предатель не торжествовал, а терзался угрызениями совести.

«Что ж, раз уже мне выпала такая редкая возможность лгать безнаказанно, то лучше обратить ложь во спасение и подбодрить бедолагу», – решил Локк.

Он подошел к Никоросу, вручил ему свой нетронутый бокал пунша и негромко произнес:

– Послушайте, вот сейчас самое время сказать, что мне хорошо известно, каково против воли исполнять то, чему противятся честь и совесть.

– Ох, господин Лазари, я не… Вы о чем?