Винтажный бог - Ян Ван Прат

— Дебил, ты мне зубы не заговаривай. Деньги принёс? — чуть повысил голос Косой.

Мой желудок внезапно скрутило так, что я не знал куда деваться: в кусты бежать или постараться перетоптаться на месте. Какие же сильные рефлексы у этого тела, такие, что даже после потери сознания и души с полной подменой, оно «знает» как и на что реагировать. И мне это не нравилось. Очень. Но решить, что хуже: неподчиняющееся тебе тело или тело, боящееся своего окружения — я так и не смог. Драконье высокомерие отметало оба варианта как несостоятельные.

— Пришёл позлить меня? — Косой отщелкнул всё ещё горящий окурок в траву, толстяк врезал мне под колено.

От неожиданности я охнул и рухнул на землю. Мягкая болотистая почва ударила по ногам, как смогла спружинила падение.

— Во дебил, да? — прилетел ещё один пинок под рёбра.

Я засипел, пытаясь вдохнуть. Парни явно знали, куда бить.

— Похоже ты не понимаешь всю серьёзность. Своего. Положения, — Косой наносил удары после каждого слова, затем нагнулся ко мне и демонстративным шепотом добавил. — Ты не боишься, что можешь умереть прямо здесь? — и смачно плюнул.

Драконы ничего не боятся. Даже смерти. Тем более смерти. Потому что именно смертью, уходом из жизни потенциально бессмертного существа, мы выкупали мир для человечества, отодвигали планетарные катастрофы, выгадывали ещё несколько веков спокойной человеческой жизни. Со стороны казалось, что мы вели бестолковую и легкомысленную жизнь, копили золото, воровали овец, дрались с рыцарями и прятались в горах, но это было лишь видимой частью драконьего существования. Как можно защищать и любить мир, если он не приносит тебе радости и удовольствия? Если в нём ни случилось ничего, что хотелось бы вспомнить на смертном одре, ухмыльнуться, подавиться огнём, раскашляться и расстаться, наконец, со всей накопленной магией, напитать ею окружающее. Чем дольше живут драконы — тем лучше для мира.

Но ощущение страха этого тела было хуже гибели, хуже даже многовекового одиночества. Не могу представить, как человек за свою крошечную, мимолётную жизнь настолько сильно боится. Да так, что готов умереть. Какая-то идея блеснула и зацарапалась, остановившись в паре вздохов от важной догадки, но я уже перестал мыслить. Мыслить здраво и рационально, как человек. Я поднял глаза, ощущая как в их глубине светятся созвездия моего мира. В нынешнем состоянии было бы неудивительно, если бы зрачок трансформировался в кошачий, а радужка приобрела оттенок лавы, но мне повезло, у Саши уже были золотистые глаза, тигриные. То ли просто так совпало, то ли… Я перестал об этом думать и потянулся внутрь себя, ловя отголоски того знакомого ощущения, что мгновением раньше зашевелилось в душе.

— Чего высунулся?

Косой ещё не понял в чём дело, но чуть отпрянул. Просто ощутил некую неправильность. Не то поведение, не та реакция, непривычные жесты и взгляд. Жертва не должна быть такой. Жертва не должна смотреть прямо и спокойно. Жертва не должна.

Недоощущение зудело и толкалось в его чердаке, призывая исправить, затоптать ростки этой непонятности, избавиться от зарождающегося в животе страха.

Я медленно выдохнул и снова вздохнул, уже спокойно и плотно, словно этим вдохом я укладывал кирпичики силы в башню моей мощности, а по-простому наполнял каждую клеточку своего тела энергией. Жаль, огненный мешочек, генератор знаменитого драконьего пламени, остался в прошлой жизни, иначе бы эти двое не пережили моего выдоха.

— Эй, слабак! Чего вылупился? — решил испытать судьбу и Толстяк.

Да, я был слаб. Саша был слаб. Человеческое тело, вообще, хрупкое и малосильное, оно неспособно выработать, а тем более удержать силу, подвластную дракону. Но в данный момент, меня это не интересовало. Я не задумывался, что там будет дальше. Разорвёт меня на тысячу ярких пылинок или истеку кровью — не суть. Просто больше этого терпеть я не намерен. Какие-то мелкие существа ведут себя по отношению к дракону не просто неподобающе, а чудовищно безобразно. Ладно бы возомнили себя ровней, я бы прости и общался без проблем, как с Валентиной Ивановной, например, но попытаться запугать и сломить драконий дух… Не знаю, есть ли в русском языке слово, способную описать подобную степень невежества. Примите моё искреннее восхищение, самоубийцы.

Я легко выпрямился, чувствуя, как позвоночник пытается изогнуться, вскидывая фантомный хвост, и оказался лицом к Косому. Тот попятился.

Я ощущал каждое мгновение словно в замедленной съёмке: вот Толстяк вскинул руки в защитном жесте, а Косой нелепо уклонился, подтягивая к себе лежащую у ног деревяшкой, похожую на ножку стола. Он вроде и замахнулся, и даже быстро, но меня уже там не было. Я поднырнул, оказался у него за спиной и мощной силовой волной отправил в сторону подельника. Пальцы и запястье задрожали, пытаясь впитать излишки силы, колени заходили ходуном.

Каким-то невероятным усилием им удалось не перебить друг друга, не раздавить. Они даже поднялись, покачиваясь, и развернулись в мою сторону, но было уже поздно. Я оказался ближе, чем они рассчитывали, так что следующие мгновения им пришлось смотреть на меня снизу вверх. Толстяк вырубился сразу, но Косой всё держался. Я готов был поклясться, что после такой мощной встряски у них должны быть сломаны кости рук и ног, но противник всё ещё пытался как-то подняться на локте и, самое странное, ему это удавалось. Неужели я настолько ослаб?

— Я, похоже, вообще, ничего не знал о тебе, Сашок, — Косой кашлянул кровью, невероятным усилием повернулся лицом ко мне и попытался улыбнуться. Кровь между зубов, во рту, вокруг губ — мерзкое зрелище.

— Эй, ты чего вытворяешь? — незнакомый голос раздался слишком близко, и это означало опасность. В таком состоянии я должен был не то, что человека с десяти метров учуять, но и услышать, как у него внутри переваривается сегодняшний ужин, а тут кто-то спрашивает почти над ухом. — Не надо нервничать, тут все свои, — раздалось уже с другой стороны; словно ощутив моё воинственное настроение, спрашивающий переместился.

Я обернулся. У кустов стояла сухонькая старушка, наверно, ровесница Валентины Ивановны, мне пока плохо давалось определение человеческого возраста, но сильно худее, подвижнее. Она с интересом изучала поле боя, ни взглядом, ни жестом, не выдавая своих симпатий. Опасностью от неё тоже не веяло. Скорее спокойной уверенностью и любопытством. Очень сильным любопытством.

— Вы кто? — выдал я еле ворочающимся языком.

После стихийного выброса силы неподготовленное тело хотело упасть плашмя и