Потусторонним вход воспрещён - Екатерина Ландер
За дни наших приключений я немного адаптировался к новой реальности и уже понимал, где сказка для туристов, а где легенда имеет реальный исторический прецедент.
«Ну, это уж совсем невозможная история», — хотел сказать я и даже улыбнулся уже, но поднял глаза на Марго и передумал шутить.
Щурясь, она напряженно вглядывалась в портрет с видом человека, пытающегося что-то вспомнить и одновременно сомневающегося в посетившей его догадке.
— Что-то не так? — спросил я.
— Знаете, ребят, — медленно проговорила Марго. — Я могу ошибаться, но… Я с ним знакома. Пожилой мужчина рассказывал мне про замочных мастеров, когда я нашла тот ключ в сквере возле лаборатории. Вы будете смеяться, но, кажется, это был Александр Пель.
— Ты уверена? — отчего-то встревожился Ярослав.
— Более чем. Смотри. — Марго указала в угол портрета. — Часы. У того человека были такие же.
Я пригляделся. Действительно, почти в углу рамы можно было различить в руке пожилого аптекаря круглые карманные часы на цепочке. В крышке поблескивал большой плоский камень.
Я внимательно рассматривал портрет незнакомца, осознавая, что точно знаю еще как минимум одно его имя. Если чуть изменить прическу, убрать бороду и надеть современный костюм, сходство лиц становилось очевидным.
— Нет, Марго, — наконец негромко проговорил я под всеобщее выжидающее молчание. — Сейчас этого человека зовут вовсе не Александр Пель…
Она, впрочем, не дослушала. Наклонилась, стремительно выхватила из-под осколков белый прямоугольный листок — тот прятался между портретом и задней стенкой рамки.
— Смотрите.
Листок оказался фотографией. Точнее, даже фотокарточкой, как чаще говорили в старину. На поблекшем черно-белом снимке с виньеткой фотоателье проступала фигура молодого человека чуть старше двадцати, может двадцати пяти. Широко улыбаясь, он держал на руках трехцветного, крапчатого окраса кота. Судя по всему, довольно упитанного: сила притяжения тянула кота вниз, на морде было написано все, что он думает о желании хозяина заграбастать его на руки.
— Что это? Никогда его не видел. — Пашка, конечно же, имел в виду снимок, а не самого изображенного на нем незнакомца.
— Даже не знал, что он там спрятан. — Ярик взял из рук Марго фотографию, поднял, разглядывая на свету.
— Надпись! — воскликнула Марго. — Сзади.
Мы перевернули фотографию и прочитали имя, написанное размашистым наклонным почерком:
«Вольдемар Пель».
ЭПИЛОГ Еще не конец. Свое время
Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы.
Как можно заметить, восьмистишие Г. Р. Державина, написанное за три дня до кончины поэта (8 июля 1816 г.), представляет собой акростих: по первым буквам строк можно собрать послание — «РУИНА(ы?) ЧТИ», что несомненно отсылает нас к непреложному мировому закону: живо настоящее, пока жива память о прошлом…
Дневниковые записи А. В. Пеля, без даты
Литейный мост, 28 августа 1876 г.,
Александр Пель и Вольдемар Пель
Нева, покрытая мелкой, бликующей на солнце рябью, вздрогнула от подземного толчка.
Волны тревожно зашлепали о берег, разбиваясь пеной на гранитных плитах разрытой набережной. Возле опор строящегося моста показались крупные пузыри. Что-то темное, неразборчивой формы, медленно поднималось из глубины метрах в пяти от берега и наконец всплыло.
Сипло втянув воздух, Вольдемар рванулся и забарахтался на поверхности, тяжело дыша.
Мир перед глазами превратился в череду мерцающих мутных пятен. Жадные до кислорода легкие горели огнем, речная вода заливала лицо.
Вольдемар заозирался.
Солнце в необычайно чистом, почти неоново-желтом небе уже валилось за горизонт. С дальнего берега безоблачное полотно протыкал шпиль Петропавловского собора. Он слабо золотился в вечерних сумерках. Тяжелая, будто напитавшаяся дневным жаром, вода вязко обволакивала тело.
Отплевываясь от водорослей и мокрых волос, Вольдемар по-собачьи погреб к берегу, выбрался из воды и вытянулся на пологом спуске.
Над рекой, напоминавшей расплавленное золото, кружили чайки. Пахло прелыми водорослями, жирной глиняной почвой, мокрыми досками и немного тухлой рыбой.
Острый угол плиты уперся в ребра.
— Ну что, братец, как жизнь? Хороша водичка? — окликнул сверху знакомый смеющийся голос.
Вольдемар напрягся, собрался с силами и перекатился на спину.
В паре шагов от него стоял худощавый высокий человек с седой, аккуратно стриженной бородкой, в сером пальто и очках, с тростью в руке.
— Здравствуй, Александр.
Глеб Борисович Гусев, а точнее, Александр Васильевич Пель прижал руку к груди и изобразил шутливый поклон: «К вашим услугам».
— Ты меня чуть не убил. — Вольдемар оттолкнулся от плиты и рывком сел. Воспоминания путались, сплетаясь в калейдоскоп обрывочных картин.
Литейный мост в разгар оживленного буднего дня. Черный водоворот, поглотивший кукол и сестру Марго. Неожиданный толчок в спину и падение, будто разом исчезли перила моста. Тугой всплеск воды и затем темнота…
Александр переложил трость из одной руки в другую и деловито проговорил:
— Живое смерти не ищет, а мертвое, как известно, не боится. Все с тобой было бы в порядке, не переживай.
— Не было б… — тихо проговорил Вольдемар.
После всего случившегося в Академическом переулке, возле калитки во двор отца, к Башне грифонов, где расположился Институт, после нового уговора с Мастером — бессмертие в обмен на второй шанс вернуть Кудель памяти — уже ничего не могло быть прежним.
Но произносить этого вслух Вольдемар не стал. Он огляделся:
— Какой сейчас год?
— Тысяча восемьсот семьдесят шестой, — сказал Александр. И прибавил с улыбкой: — Двадцать восьмое августа.
«Взрыв кессона при строительстве Литейного моста…» — пронеслось в мыслях голосом рыжей фурии, девчонки-лозохода из НИИ ГИИС. Двадцать восьмое августа тысяча восемьсот семьдесят шестого.
Вольдемар поежился и дернул плечом, прогоняя воспоминания о допросе и развоплощении в цветочном ларьке.
— Значит, ты нашел философский камень, который не смог получить отец? — медленно начал он, не глядя на Александра, потому что знал: выдержать насмешливый прищур серых глаз ему сейчас не под силу. А если не выдержит, то больше никогда не сможет сказать всего того, что накопилось в душе. — А после тебе стало мало. И ты инициировал остальное: подкинул ключ Марго, потому что знал о Пророчестве Двух Влюбленных. А чтобы у девочки появилась мотивация, ты организовал похищение ее сестры, хотя пятый ребенок для ритуала никак не был нужен. Потом же, — Вольдемар почувствовал, как все сильнее сжимает челюсть, скрипя зубами от натуги и злости, — зная о моей сделке с Мастером кукол, придумал так, чтобы о ключе узнал я. Но не сообщил обо всех нюансах. Так же интереснее, правда? А затем привел группу институтских и новых Влюбленных в мой клуб, потому что там стояло зеркало Брусницыных, которое открыло бы им их предназначение… А потом пришел торговаться с Духом.
Александр кивал в ответ на каждое предложение Вольдемара. Вид при этом сохраняя самый непринужденный.
— Как говорится, держи своих друзей близко, а врагов — еще ближе. Проклятие, наложенное от большой нелюбви между Евдокией и Петром, могла снять только поистине Великая любовь, — пояснил он. — Ты должен восхищаться мной, понимая, каких трудов стоило найти и свести всех участников событий вместе. Сколько деталей учесть… Теперь из девчонки, возможно, выйдет толк. А между прочим, ее двоюродная прабабка была резонатором такой силы, что даже в Институте ее считали не совсем нормальной и старались держаться подальше. Она предсказала появление Ику-Турсо еще в тысяча девятьсот двадцать четвертом году. За сто лет до! Понимаешь?
Вольдемар усмехнулся:
— Понимаю. И даже я… всего лишь деталь?
— Если тебе станет легче, твоя роль в моем плане стала одной из самых непредсказуемых. Правда, в одном я не сообразил. Надо было спрятать твою Кудель раньше…
Договорить Александр не успел. Вольдемар рванулся, в прыжке вцепился в воротник брата и повалился вместе с ним на землю.
— Ты мог сказать! Оставить знак. Про себя. Про отца. Ты мог хоть что-то сделать! Чтобы я знал! Чтобы я… не один… — Предательская
