Черный пепел на снегу - Яна Анатольевна Спасибко
Дружинники белой погани, молчаливые, с серыми обвисшими лицами, показались мальчику ожившими мертвецами, до того они были страшными. Глаза у них были белёсые, водянистые, как у дохлой рыбы. Страшные. Они заходили в каждый двор да уволакивали каждую девку подходящего возрасту. Даже хромыми и косыми не брезговали.
И сейчас Прошка каким-то чутьём смекнул, что не пробьётся к князю сам, чтобы рассказать о своей страшной догадке. Даже родители, когда он сказал, что служат белой ведьме упыри, не сразу поверили ему. Что уж говорить о князе. Снова скажут, что у него от страха разум помутнился.
Прошка совсем по-взрослому плюнул на землю через дыру в передних зубах да зайцем помчался к храму. За единственным человеком, который ему поверил.
– Батюшка! Батюшка! – по-детски звонким голосом кричал он, когда до храма оставалось всего ничего. – Батюшка! Там!..
– Ты чего шумишь, отрок? – вышедший на шум отец Сергий по-отечески положил руку на белобрысую встрёпанную голову.
– Там!.. – Прошка пытался одновременно отдышаться от бега и говорить. – Там!.. За холмом не видать!..
– Что там такое? Беда к нам пожаловала?
– Нет!.. Там!.. Дружина… князя Владимира.
– Услышал Бог мои молитвы… – прошептал Сергий под нос, осенив себя крестным знаменем. – Так что ж ты стоишь? Пошли быстрее!
Ему было сложно поспевать за Прошкой. Возбуждённый мальчишка всё время убегал вперёд, оглядывался и останавливался в ожидании, приплясывая от нетерпения.
Сергию же в его возрасте, да ещё в тяжёлой рясе, путающейся в ногах, было тяжело. Но он всё равно старался идти так быстро, как только мог, коря себя, что не подумал взять никакого посоха с собой. Три ноги – оно лучше, чем две.
Когда они пришли к дружине, Сергий не только запыхался, в ушах у него стучало так, что он не слышал, что говорит ему усталый дружинник, а где-то в области сердца ныло.
– Обожди воин, – сказал он вместо приветствия, – дай отдышаться.
Наконец, он смог успокоить и дыхание своё, и сердце чуть тише биться стало.
– Передай князю, что отец Сергий прибыл к нему на поклон и смиренно просит его послушать.
– Пойдём, лучше провожу. Княже сейчас занят, но тебя, думаю, послушает.
Владимир был в своём шатре не один. Рядом с ним сидел на подушках незнакомый Сергию норд с перебинтованной грудью и что-то ему бурно доказывал. Что именно – Сергий не расслышал. Собеседники замолчали, когда дружинник поднял перед ним полу шатра. Однако, выглядел князь очень недовольным.
– Не серчай княже, что я к тебе без приглашения, – Сергий поклонился в пояс, – но вести у меня тревожные.
– Не кланяйся, батюшка, – глаза князя потеплели. – Садись к нам да поведай, всё это, – Владимир показал рукой на большую стопку берестяных жалоб, что лежали рядом. – Правда?
Сергий взял верхнюю грамотку и, подслеповато щурясь, прочёл корявые каракули, что спешно писал дружинник на коленке.
– Истинная, – подтвердил он.
– Так что ж ты мне не единой весточки не отправил?
– Не вели казнить, княже. Первое, что сделала белая ведьма, так это велела истребить всех голубей в Новгороде. Ей тогда ещё верили. Сказала она, что с земли её родной чума в наши земли идёт, с птичьими перьями носимая. И из города никого не велела выпускать. А потом люди и из домов выходить боялись. Некому было послание передать.
– Ты видно не внимательно прочёл. Про упырей – тоже правда?
– Правда.
– И ты сам упыря видел?
– И я сам упыря упокоил в храме Божьем.
– Быть может, он был просто больной человек? А ты за упыря принял со страху?
– Нет, княже. Просто больные люди не отдают Богу душу от святого креста да молитвы изгоняющей. Не человек он уже был. Войдёшь в Новгород – спроси у княгини-матушки. Он её зело́[31] покусал, пока она вела его ко мне.
– Княгиня? Сама? Привела упыря к тебе на упокой?
– Чувствую я, княже, что ты сомневаешься в словах моих. Но то и не мудрено, я бы сам услышал – не поверил. Но ты поверь. Княгинюшка наша – редкого мужества женщина. И натерпелась от белой ведьмы не меньше остальных, а может и поболее.
– Хорошо, и у неё спрошу. Но прежде хочу с братом поговорить.
– Боюсь, не выйдет у тебя, княже. Не станет он тебя слушать. Никого не станет.
– И ты туда же? Я – его семья.
– Княгиня-матушка тоже семья, однако, слушать он её не стал, когда Астрид ребёночка, племянника твоего, погубила, даже не вспоминал, что у него ребёнок был.
– Женщины чадолюбивы. Быть может, Анна от горя умом повредилась…
– Упрямый ты, княже, как осёл, – не стал его дослушивать Сергий. – Тебя послушать – так мы всем княжеством тут разумом повредились. Один Всеволод в здравом уме остался. Говорю тебе – не в себе он. Сначала его от ведьминой юбки оторвать надобно, а потом, может, и разговор получится.
– Ты сейчас говоришь о князе своём. Не боишься?
– Смерти не боюсь. А Бог меня простит за мои слова, ибо видит, что не лгу я.
– Не хочу верить в то ни умом, ни сердцем, – Владимир устало потёр лицо ладонями. – И не хочу посылать на штурм дружину, когда можно попробовать договориться. Много воинов поляжет. Всё же я сначала попробую поговорить с ним.
– Вижу, не переубедить тебя. Тогда позволь пойти с тобой, а как начнётся штурм – удалиться в храм. Для службы. Может, с Божьей помощью и одолеем супостатку.
– Так тому и быть.
* * *
Стражи на крепостной стене поблекшими бельмами глаз наблюдали, как к стенам приближается отряд дружинников с Владимиром во главе.
Дружинники остановились. Владимиру бы спешиться да подойти к крепостной стене безоружным да в одиночку, как порядочному переговорщику. Но отчего-то под прицелом нескольких, готовых пустить стрелы луков этого делать не хотелось.
Усиленные коваными стальными лентами ворота были плотно закрыты, никто и не подумал отворить их перед высоким гостем да проводить его на приём к брату.
Владимир подъехал к бревенчатым, потемневшим от постоянных дождей стенам. Отец Сергий, поспешно перекрестившись, поехал следом.
– Здравы будьте, храбрые стражи. Пригласите на стену князя своего и брата моего, разговор к нему есть.
Вместо ответа свистнула стрела, вонзившаяся в землю прямо у копыт княжеского жеребца. Животное взвилось, вставая на дыбы.
– Оглохли что ли? Проводите меня к брату или пригласите его на стену, ежели он впустить меня боится.
