Город, которым мы стали - Нора Кейта Джемисин
– Что… – Есть лишь один способ узнать. Бронка собирается с духом. «Пусть я погибну как Тундееви Лоосоксквью, – думает она. – Как Женщина, в Которой Полыхает Пламя, как член клана Черепахи. Как воительница, которой меня всегда считал Крис». И она тоже протягивает руку к голове мальчика.
Что-то ее останавливает. Поначалу Бронка ничего не ощущает, просто ее рука замедляется, а затем замирает и отказывается двигаться дальше. Куинс вздрагивает, затем протягивает дрожащую руку. Та тоже повисает в воздухе. Все смотрят на Бруклин, выражение лица которой посерело. Она уже понимает, что это бессмысленно. Но поскольку так нужно, она тянется к главному. И ее рука тоже упирается в незримый барьер.
Над ними дневной свет, проникающий через световой фонарь, меркнет еще больше. «Похоже на затмение», – думает Бронка, вспоминая тот странный, зловещий сумрак, который она видела несколько раз за свою жизнь. «Р’льех приближается». – Она вздрагивает от этой мысли, которая рассекает ее сознание, как удар хлыста.
– Она приближается, – зачем-то произносит Паулу. Вид у него мрачный. Он смотрит наверх. Они все смотрят наверх.
– Значит, она и правда это сделает, – говорит Куинс полным отчаяния голосом. – Она просто… разместит город оттуда здесь. Прямо поверх нашего. Что же тогда будет?
– Очень многие погибнут, – говорит Бруклин. – Ты ведь ее слышала. Если тот город окажется здесь, вся наша вселенная обрушится.
– Но как? Я этого вообще не понимаю, – стонет Куинс, проводя рукой по волосам.
– Тебе тоже стоило уйти, – говорит Бронка Паулу. Это бессмысленно, но она никогда не могла упустить возможности сказать: «Я же тебе говорила». Наверное, это главная причина, почему она теперь одна.
Паулу делает глубокий вдох.
– Что бы ни случилось, меня, скорее всего, просто отбросит в мой родной город. Так что я ничем не рискую. По крайней мере, пока вселенная не обрушилась.
– Так ты все же думаешь, что Конг…
– Э-э-э, Старушка Би?
Все удивленно поворачиваются. Венеца говорит так, словно она не в себе. Тяжело дыша, девушка поднимает голову; ее лицо покрыто испариной. Но она не выглядит больной или словно вот-вот потеряет сознание – и Бронка этому рада, ведь она даже думать не хочет, могло ли то чудовищное создание ужалить ее, укусить или отравить чем-нибудь неземным. Наверное, глупо так беспокоиться о жизни одного человека, когда космическая сила вот-вот впечатает в асфальт целый город, но так уж устроено человеческое сердце.
Так что она подходит к Венеце.
– Да, детка? Что…
И тогда она останавливается. Венеца резко делает шаг назад. Бронка тоже замирает. Выпучив глаза, они смотрят друг на друга.
Она грязная и маленькая, вынужденная бороться за жизнь в тени величия, но гордая собой. Потенциал – вот что у нее имеется в избытке. Она протягивает свои коротенькие пирсы, выпячивает впалую грудь давно исчезнувших производств и поднимает выше голову, увенчанную короной из новеньких аляповатых небоскребов, как бы заявляя: «Давай же, нападай! Подумаешь, громадина какая – я тоже крутая, ничуть не хуже тебя…»
– Не может быть, – потрясенно выдыхает Бронка.
– Эм-м, – произносит Венеца. Она немного дрожит. Но при этом широко улыбается. – Народ, что за фигня?
– Что происходит? – Мэнни переводит взгляд с Венецы на остальных и обратно. Куинс озадачена не меньше него.
– Это уже неважно, – бормочет Бруклин. Опустив голову, она оплакивает свою семью.
Однако Паулу смотрит на Венецу с широко распахнутыми глазами. Он все понял. По его лицу пробегает странное выражение. Он быстро обегает груду газет и хватает Венецу за руку с такой силой, что девушка вскрикивает. Бронка сразу же реагирует и хватает за руку уже его.
– Эй, ты чего творишь вообще…
– Живые города определяются не политикой, – отвечает Паулу. Он говорит так спешно, что почти кричит. – И не границами между округами. Они сотворены из того, во что верят люди, которые живут в них и в окрестностях. Есть лишь одна причина, по которой она могла прямо сейчас стать одной из нас… – Затем он прекращает попытки объяснить и снова тащит Венецу к груде газет. На этот раз Бронка понимает. Ее рука немеет. Она отпускает Паулу, затем спешит следом.
В маленьком помещении становится темнее. У фонарика директора уже заканчивается заряд, да и солнце только что скрылось окончательно. Когда Бронка смотрит наверх, она видит синее небо – темно-синее, словно на нем вот-вот появятся звезды. Прищурившись, она замечает, как из ничего начинает обретать очертания нечто материальное, неземной фундамент, возникший высоко в небе прямо над Нью-Йорком…
Венеца упирается, не давая Паулу утащить себя, и испуганно смотрит на Бронку.
– Би! Би, мне страшно. Что за…
Бронка колотит Паулу, пока тот не отпускает Венецу, а затем сама втягивает девушку в круг, к главному аватару.
– Все жители Джерси-Сити, которых я знаю, всегда говорят, что они из Нью-Йорка, – торопливо, но негромко произносит она. – Не ньюйоркцам, конечно, потому что мы сволочи и просто засмеяли бы их, но всем остальным. И остальной мир просто принимает это как данность. Верно? Потому все, у кого есть здравый смысл, видят, что этот город расположен в двух шагах от Манхэттена, ближе даже, чем Статен-Айленд, а значит, почему бы ему и не быть частью Нью-Йорка. Верно?
Вокруг и над ними нарастает какой-то звук; он разносится по всему городу. Это не рокот – он бы исходил от земли, – а нечто, больше похожее на низкий вой сирены, на хор десяти тысяч голосов, вопящих одновременно. Или… нет. На завывания ветра, дующего с такой силой и скоростью, что воздух накаляется. Бронка не слышала ничего подобного со времен разрушительного урагана «Сэнди», а то, что происходит сейчас, гораздо хуже. Р’льех надвигается.
Но остальные уже все поняли. Даже Венеца, которая теперь глядит на них. На ее глаза навернулись слезы. Она улыбается, ликует – и Бронка запоздало осознает, что именно на это Венеца и надеялась. Ведь она была с ними с самого начала, все видела и хотела помочь. Наверное, понимала достаточно, чтобы позавидовать. И город Нью-Йорк, заглатывающий всех приезжих глупцов, которые желают стать его частью, с готовностью принял ее.
Даже сейчас, накануне конца света, невозможно не ответить Венеце такой же улыбкой. Радость есть радость. Бронка берет ее за руку, не скрывая своей любви. Теперь они семья. Мэнни с сосредоточенным видом берет Венецу за вторую руку.
– Кто ты, Малышка Би? – с широкой улыбкой на лице спрашивает ее Бронка.
Венеца смеется, словно опьяненная, запрокинув голову назад.
– Я Джерси-Сити, черт возьми!
Лицо Мэнни наконец разглаживается. Он облегченно выдыхает, и странные механизмы его психики переключаются, позволяя сосредоточиться на дальнейших шагах.
– А кто мы? – спрашивает он у остальных, и в ту же секунду в крохотном помещении становится совсем темно.
Совсем, если не считать тот свет, что окутывает главного аватара, который лежит на постели из таблоидных сказок и недосказанностей. Они наконец видят, что он сияет. И свет всегда исходил только от него.
Прямо у них на глазах он делает вдох, потягивается, переворачивается на спину и открывает глаза.
– Мы – Нью-Йорк, – говорит он. И улыбается. – О да.
* * *
Они – Нью-Йорк.
Они – оглушительный грохот, рвущийся из каждого сабвуфера, из каждого круга стальных барабанов, что вечно раздражают пожилых соседей и будят малышей, тайно давая при этом каждому повод улыбнуться и пуститься в пляс. Этот звук, эта необузданная ударная волна чистейшей силы, вырывается из тысячи дверей ночных клубов и из оркестровых ям, взмывает ввысь и расходится в стороны, накрывая весь город. Произойди это в мире людей, многие бы оглохли. Но это происходит в мире городов – там, где нахальная Р’льех осмелилась посягнуть на место Нью-Йорка. «Ну уж нет», – огрызаются они и отталкивают незваную гостью прочь.
Они – зеленое метановое пламя из канализации, проносящееся по улицам, ненастоящее, но межпространственно-жгучее, очерчивающее отмостки и поребрики и выжигающее каждый незваный атом из иной вселенной, поселившийся на городском асфальте. Каждая башня и каждое белое сооружение замирают, а затем рассыпаются, превращаясь в ничто. Офисные работники, все утро опутанные усиками, останавливаются и хлопают
