Из глубин - Вера Викторовна Камша
Была и третья причина, которую вдовой капитанше предстояло таскать за пазухой до конца своих дней. Луиза Арамона никогда никому ничего не скажет, но увидеть Алву живым и здоровым она должна. Или дотащить свое потомство до счастья и с чувством выполненного долга сдохнуть на могиле кэналлийца.
Госпожа Арамона хмуро заперла последний сундук, вызвала слуг, велела отнести в карету и занялась собой. В том смысле, что припудрила лицо и поправила волосы. Она успела вовремя: в дверях зашуршало, и Одетта Мэтьюс объявила, что «госпожа Оллар ждет герцогиню Окделл и ее дам».
– Герцогиня сейчас будет. – Неужели это в последний раз? Бледная мордочка Катарины, хризантемы и лилии в пузатых вазах, замерзшие статуи под окнами? Вот уж точно, что во дворцах не радуются и даже не живут, а цепляются за любые колючки, лишь бы в омут не затянуло.
Госпожа Мэтьюс, шумно дыша, вывалилась вон. Луиза тронула присланную Альдо шпалеру с танцующими розовыми птицами, наверняка спертую в доме какого-нибудь Манрика, и отправилась за своей герцогиней. Сэль не подвела: головку Айрис украшало вполне пристойное сооружение, рубиновые звездочки сияли там, где надо, якобы «забытый» одинокий русый локон был не длиннее и не короче, чем следовало. Зато собственные локоны дочка затянула так, словно собиралась то ли купаться, то ли в аббатство.
– Молодец, Селина, – о нелепой прическе и прочих глупостях она скажет позже, – очень хорошо. Айрис, теперь ты видишь, что тебе следует носить именно «раковину»?
– Вижу, – девица Окделл вскочила с табурета возле зеркала, даже не подумав на себя посмотреть. – Все готово? Мы едем?
– Сначала идем, – уточнила капитанша. – Айрис, вы слишком откровенно выказываете свою радость.
– Я люблю Робера, – ничуть не смутилась счастливая невеста, – а он полюбил меня. С первого взгляда. Наши семьи всегда сражались за великую Талигойю и дело Раканов. Мы должны быть вместе.
– Несомненно, – Луиза расправила пунцовые ленты на платье наследницы святого Алана, – но слишком резкая смена настроения у молодой девушки – признак дурных манер.
– Правда? Я не подумала… – Айри честно опустила глаза, но уголки губ предательски торчали вверх. Она была возбуждена и довольна. В отличие от госпожи Оллар.
Бывшее величество полулежало в кресле. Разумеется, спиной к окну. Катарина так и не сняла черный олларианский траур, превращавший мать пока еще троих детей в вечернюю темнокрылую бабочку, хрупкую и изысканную. Руки с тонкими пальцами перебирают четки, рукава подколоты, на тонком запястье виден обручальный браслет. Госпожа Оллар могла шестнадцать раз избавиться и от браслета, и от Фердинанда, однако не избавилась. Почему?
– Айрис, сядь. – Катарина указала на обитый розовым шелком низенький пуф, которого Луиза прежде не видела. Айрис присела, напомнив готового немедленно вспорхнуть дятла. Королева оставила четки и сложила руки на коленях. Окруженные серыми тенями глаза, алебастровая кожа, пепельные завитки на высоком лбу… «Паонская башня» – сложная прическа, очень сложная, особенно для свергнутой, больной и несчастной.
– Айри, дорогая, – супруга Фердинанда Оллара улыбалась, а казалось, что плачет, – надеюсь, ты будешь счастлива с моим кузеном, а он с тобой. Если кто-то заслуживает счастья в этом мире, то это вы с Робером, но я хочу просить тебя о другом. Пожалей свою мать. Пойми и пожалей.
Айри смолчала, только брови сдвинула. Слишком густые и широкие. Сейчас не до них, но выщипывать лишние волоски рано или поздно придется.
– Дитя мое, ты меня слышишь? – Катарина раздвинула губы в мученическом оскале и прижала к губам платочек; сладко и настырно запахло гиацинтами. Какова лисичка! Оставить мужа на верную смерть в столице и хранить ему верность – это надо суметь!
Бледная королевская лапка коснулась щеки Айрис.
– Даже если матушка будет к тебе несправедлива, если твое сердце восстанет против ее слов, не давай воли обиде. Герцогиня Мирабелла так долго страдала… Когда человеку больно, он часто причиняет боль другим, но его вины в этом нет.
А вот и есть! Мы сами свои беды и делаем, и почему за моими курами должен убирать другой? Ах, Мирабелла несчастна, а другие что, счастливы? Та же Дженнифер Рокслей или сама Катари, раздери ее кошки! Только одни кидаются на людей, а другие плачут и молятся или молчат и улыбаются. Мало ли у кого мужа убили, с кем не бывает, а вот дети, бегущие из дома – это приговор.
– Ваше величество, я не буду перечить маменьке, – выдавила из себя Айрис. – Это – грех, а я Чту и Ожидаю.
Святая Октавия, и когда только врать научилась? Или ее научили, но кто? Не Эпинэ же.
– Теперь я спокойна, – Катарина устало откинулась на подушки, бледная рука потянулась к наглухо застегнутому воротнику. – Мне будет не хватать тебя. И вас, госпожа Арамона. И Селины. Я была бы счастлива, останься вы со мной, но в Надоре вы нужнее.
Нужнее для чего? Хватать за шиворот Айрис или, наоборот, не хватать? А если все затеяла Катарина? Заморочила голову Айрис, уломала кузена, только зачем? В прежних комнатах умная дуэнья знала бы все, а в этом загоне оставалось шить, есть и глазами хлопать.
Катарина Ариго слегка оттянула белое кружево, натерло, что ли?
– Госпожа Арамона, Селина! Подойдите, прошу вас.
Луиза ухватила дочку под локоть и потащила к бывшей королеве. Бывшей? Ха, у страдалицы все шансы вернуть себе и мужа, и корону, и любовника. И пусть ее, только бы обошлось с ними со всеми. С Алвой, с Фердинандом, даже с дурой Мэтьюс, которую не за что убивать и у которой вот-вот родится внук Рокслей.
– Селина, – страдалица взяла с орехового столика шкатулку, – это… Возьми, как память о… о девочке из Эпинэ, которая мечтала о любви и тихом счастье. Я так их и не надела, мне пришлось носить другие драгоценности. Совсем другие.
Госпожа Арамона, я благодарю вас за… за все, и я надеюсь на вас. Вы поможете Айрис?
Понимай как хочешь, но кто, кроме Катари, мог объездить эдакую строптивицу? И потом, если звать кого на помощь, так старшего Савиньяка. У красивого графа армия, он знает столицу как никто, но даже Лионелю нужны союзники во дворце, а дохлый гиацинт – помощник хоть куда. У кошки птичку выпросит, а у собаки – кошку.
– Герцогиня
