Владимир Лещенко - Тьма внешняя

Как бы там ни было, жизнь продолжалась, несмотря ни на что, просто потому что должна была продолжаться.

И может статься, именно она – безличная, но всепобеждающая сила извечного потока бытия, сопротивляющегося любым попыткам самовластно определять ее течение, теперь в очередной раз перетасовала карты, чуть-чуть изменив две судьбы.

Иначе как могло случиться, что на постоялом дворе в самом сердце разоренной Богемии, вдруг встретились именно эти два человека?

Часть ПЕРВАЯ. ВСТРЕЧА НА БОГЕМСКОЙ ДОРОГЕ

Глава 1

Тяжелые тучи ползли низко над землей, цепляясь, казалось, за вершины деревьев. Изредка, в их разрывах, показывалась ущербная Луна, мертвенно бледная, как лик покойника, и ее серо – свинцовый зловещий свет, на краткое время проливался на поросшие лесом невысокие горы и холмистые равнины. Холмы в промозглой мутной тишине казались исполинскими тушами древних животных, то ли мертвых, то ли просто мирно и покойно спящих еще со времен, что были до Потопа. Временами небеса заливали яркие сполохи дальних молний и лишь потом, где-то за окоемом невидимого горизонта раздавались бурные звонкие раскаты весеннего грома.

Этим промозглым, ветреным вечером ранней весны, на ветхом постоялом дворе, затерянном среди лесов южной Богемии, собралась компания довольно необычная, даже по меркам нынешнего неспокойного времени.

Отсветы пляшущего в очаге пламени падали на лица собравшихся. Тусклый его отсвет не мог совладать с полутьмой, копившейся по углам.

У самого очага сидел пожилой, грузный человек в широкополой шляпе и синем коротком кафтане. Глаза его, устремленные на стоящий рядом с ним, на скамье ковш с остатками пива, были преисполнены тоски. Время от времени он принимался отпихивать, изрядно пьяную женщину, не оставлявшую попыток забраться к нему на колени. Женщина была еще молода и миловидна, но бурно проведенная жизнь уже оставила на ее лице заметный след. Ранние морщинки вокруг глаз, грубо накрашенное лицо, спутанные свалявшиеся волосы… А слова, время от времени срывавшиеся с ее губок, также говорили об отнюдь не монастырском воспитании. Впрочем, как знать – может быть, в недавнее время, она как раз и воспитывалась при монастыре? Ныне в это смутное, неспокойное время уже сложно было отличить святош от разбойников, нищих от вчерашних богатеев, а солдаты, случалось, более походили на странствующих юродивых.

В углу, зажав между коленями боевой топор на длинной рукояти, сидел молодой крестьянин – по виду чех.

Он явно чувствовал себя здесь не слишком уверенно, время от времени беспокойно посматривая то на четверку пирующих, то на оборванца, спящего поблизости от него, на грязном полу.

Еще один мужчина с длинным лошадиным лицом типичного пруссака, в одеянии, скроенном из монашеской сутаны, из-под которой выглядывала длинная медная кольчуга, стоял привалившись к стене, у двери, ведущей на заброшенную ныне кухню. Он тоже был весьма пьян.

У входа сидел еще один из гостей – крепкий, кряжистый в лосином камзоле и задубевшем от грязи плаще, из-под полы которого выглядывала рукоять короткого меча. Присыпанные сединой космы выбивались из-под войлочной шляпы. Густая пегая борода покрывала его лицо почти до глаз, но даже она не мешала видеть широкий, почти в палец, шрам, идущий наискось от виска к подбородку.

На особицу, на лавке, расположились два венгерских дворянина. Один – статный мужчина, гибкий и высокий, с обветренным лицом, в кожаной куртке, с нашитыми металлическими пластинами, другой, лет семнадцати юноша в длинном плаще, когда-то красном, а теперь потерявшем свой первоначальный цвет из за въевшейся в него пыли и глинистых разводов.

Их спутник, молодой человек, лет двадцати двух от силы, не снявший круглой шапки с беличьим околышем, похоже, не был мадьяром. Лица всех троих покрывала застарелая щетина, яснее ясного говорившая, что люди эти давно в пути и путь этот был очень нелегок.

Еще несколько человек пристроившись кто где, спали, безразличные к окружающему, крепким сном очень усталых людей. Людей, которым ни до чего не было дела.

На закопченном потолке низкого полутемного зала плясали тускловатые отсветы очага, висевший над дверью, в железном поставце факел тоже не столько давал свет, сколько чадил. На лицах собравшихся лежала печать какой – то молчаливой сосредоточенности, время от времени они бросали друг на друга настороженные взгляды. Никто не пытался заговорить первым.

…Отрешенно глядя в огонь, Матвей погрузился в воспоминания, как измученный пловец, не в силах уже сопротивляться, погружается на дно.

Перед его глазами вставал, как живой, дед – сутулый, высокий старец с белой бородой, в ярко – красном кафтане опирается на украшенный золотом резной посох. Мать – такая как он ее запомнил, еще молодая, и рядом отец…

Теперь совсем скоро увидит он родной дом. Обнимет дядю и старого Векшу, ставшего ему вместо отца. Увидит Зою – свою нареченную, и не только ее…

Сколько уж раз давал себе зарок не вспоминать, вытащить занозу из сердца, ан нет… Не отпускает дочка лесной вещуньи, хоть и все слова давно уже были сказаны…

Ладно, как бы там ни было, но он свободен. Пусть мадьярский король владеет (вернее – делает вид, что владеет) землей, на которой он живет, и он должен ему служить.[43] Но теперь его никто не посмеет упрекнуть в пренебрежении этим долгом, да и не до галицких земель сейчас уграм.

Скрипнула дверь; все как по команде повернули головы ко входной двери, а руки сами собой потянулись к оружию. Но это оказался всего лишь хозяин постоялого двора, сильно немолодой уже чех. В руках он нес бочонок, где что-то булькало. Поставил его на стол перед четверкой, с усталой усмешкой принял монету.

Затем он тяжело взгромоздился на скамью неподалеку от Матвея. Русин[44] некоторое время разглядывал его, и первым заговорил, – просто захотелось с кем-то поговорить.

– Как это ты почтенный хозяин, не боишься один, в этой глуши – в такое – то время?

Чех не пошевелился, словно не услышал вопроса и Матвей уже хотел его повторить, когда хозяин разлепил губы.

– А чего мне бояться, господин рыцарь, – в голосе его не слышалось ничего, кроме все той же неизбывной усталости. – Жена и младшие сынки умерли от чумы, дочерей сгубили прохожие разбойники, двое старших сыновей ушли с королевским войском и до сей поры ни слуху ни духу… Что мне терять? Убьют разве что… Умирать, конечно, не хочется, да ведь… – старик устало махнул рукой, – все туда попадем.

– А кто ты, господин, будешь? – чуть погодя спросил хозяин. – Ты говоришь по-немецки не как мадьяр – я знаю как они говорят, а ни на серба, ни на валаха не похож.

– Я русин, – ответил Матвей.

– Русин? – переспросил хозяин.

– Да, сын боярина из львовской земли.

– Вот уж кого встречать не приходилось, – пробормотал хозяин, – хотя и не особо далеко ваши края. – Бывали у меня до войны гостями и немцы со всех ихних земель, и венгры, и даже греки с венецианцами. Русин значит… А как ты, господин, очутился здесь, коль это не тайна?.

– Отчего же тайна, – пожал плечами Матвей, радуясь возможности поделиться пережитым – Король послал нас, – он кивнул головой, указывая на дремавших венгров, – против миланского герцога в Тироль.

– Что, только вас троих? – сострил кто – то из торговцев, уже давно прислушивавшийся к их разговору.

Матвей бросил на него такой взгляд, что купец съежился и сразу замолчал, делая вид, что увлечен трапезой.

– Две тысячи нас было, – не слишком охотно продолжил Матвей, – почти две – поправился он. В Гарце на нас напали люди Дьяволицы. Мы шли в походном строю, в четыре ряда, доспехов почти никто и не надел. А воевода наш – царство ему небесное – ни по бокам дозоров не пустил, ни вперед никого не послал.

– Ну и дальше что было?

– Ударили нас с двух сторон, сразу, конные лучники… Первыми выбили воевод и сотников, и пошло…

– Кроме вас уцелел кто-нибудь? – спросила одна из темных личностей.

– Может и уцелел, только вот недосуг было оглядываться вокруг, – бросил Матвей.

– Небось, бежали, словно от Вельзевула? В словах немца не было издевки, а лишь сарказм.

– Ты, почтенный, был бы не лучше, – зло огрызнулся Матвей.

– Ну конечно, – продолжал меж тем немец, пропустив мимо ушей замечание. – Тот, кто дерется с ее холопами, тот просто по зубам получает. А кто с ней самой на поле боя сходится, так уж никому рассказать про то не может.

После этих слов он ловко запустил обглоданную кость в очаг. Звук его голоса заставил дремавшего до того мужчину со шрамом открыть глаза, он обвел взглядом помещение и людей… Глаза его на несколько секунд остановились на Матвее, и что – то дрогнуло в его лице. Но, может быть, то были всего лишь тени от колеблющегося пламени?

Тем временем женщина привстала с лавки и, пошатываясь на нетвердых ногах, обратилась к хозяину: