Император-гоблин - Кэтрин Эддисон
– Ваша светлость…
– Нет! – Майя краем сознания отметил, что у него задрожали руки, но ему было все равно. – Мы не могли сделать его нашим приближенным. Я не мог. Он издевался надо мной. Оскорблял меня. Избивал меня – не за проступки, а просто для того, чтобы выместить на мне злобу, вызванную сознанием собственной беспомощности. – Майя дрожащими пальцами отодвинул левую манжету и показал шрамы – толстые серебристые линии на голубовато-серой коже. – Это его работа, кузина Хесеро. И хотя я… я понимаю, поверьте мне, и прощаю его… по крайней мере, искренне стараюсь простить… пусть он не ждет от меня милостей. Более того, я считаю его претензии возмутительной наглостью.
Майя внезапно устыдился своей откровенности и замолчал. Отвернувшись, он принялся поправлять манжету. Но руки по-прежнему дрожали от волнения, он не мог справиться с крошечными жемчужными пуговицами и уже хотел оставить попытки, когда рядом раздался негромкий голос:
– Ваша светлость, разрешите мне.
Это был Кала. Майя, не глядя ему в глаза, протянул руку. Только после того как маг своими длинными белыми пальцами застегнул последнюю пуговицу, Майя понял, что телохранитель нарушил протокол – говорил о себе в единственном числе. Он нехотя поднял голову, ожидая увидеть во взгляде Калы жалость и презрение, но тот лишь сказал:
– Оказавшись на вашем месте, я не смог бы быть настолько снисходительным.
Маг низко поклонился и вернулся на свое место подле Бешелара.
«Потом, – сказал себе Майя. – Ты подумаешь об этом после». Ему нужно было до конца выдержать разговор с Хесеро. Женщина отступила на несколько шагов и замерла, не сводя с Майи пристального взгляда. Неужели Сетерис поднимал руку и на жену? Да, он ясно видел ответ на ее посеревшем лице, в ее полных ужаса глазах.
– Присядьте, кузина Хесеро, – предложил он.
Она упала в кресло, не заботясь об изяществе.
– Он был жесток с вами? – хрипло прошептала она.
– Да, – ответил Майя. Теперь уже не было смысла приукрашивать правду. Он тоже сел – силы покинули его, и он не знал, сможет ли устоять на ногах. – Мне очень жаль. Мне не следовало об этом…
Женщина медленно, как во сне, покачала головой.
– Нет, вы не… Это не… Я не могу… Ваша светлость, я ничего не понимаю. Мы говорим об одном и том же Сетерисе?
– Мне очень жаль, – беспомощно пробормотал Майя. – Я тоже не могу этого понять. Я знаю одно: он был очень несчастен. Мы оба были несчастны. И очень одиноки.
Хесеро старалась смотреть Майе в глаза, но ее взгляд то и дело перебегал на его левую руку.
– Это след от каминной решетки, – объяснил он. – Он не хотел… Это вышло нечаянно.
Она кивнула и с видимым усилием выговорила:
– Вы примете его?
Майя решил, что пора заканчивать с откровенностями, и вернулся к роли императора.
– Полагаем, нам следует это сделать.
– Он невиновен в измене, – едва слышно прошептала Хесеро. – Он не заслуживает… – Она снова умолкла, и Майя понял, что она вот-вот сломается. – Что бы он ни совершил, он все же наш супруг. Мы умоляем вас – если вы намерены покарать его, по крайней мере, сообщите ему об этом лично.
Майя не представлял, как можно любить Сетериса; для него это было просто непостижимо. И он подумал, что, возможно, многое в его жизни изменилось бы, если бы он смог понять.
– Мы примем его, – объявил Майя. – Прямо сейчас.
Он бросил многозначительный взгляд на Ксевета, и секретарь понял, что возражать не следовало: уши дрогнули, уголки губ опустились.
Обдумав ситуацию, Майя приказал привести Сетериса в Черепаховую Комнату. Ему, конечно, хотелось бы говорить со своим бывшим опекуном в Унтэйлейане или хотя бы в Мичен’тэйлейане – на троне, в официальной обстановке, он чувствовал бы себя более уверенно. С другой стороны, он привык к Черепаховой Комнате, и здесь было теплее, чем в огромных каменных залах.
Сетериса сопровождали два стражника. Он выглядел уставшим, волосы были убраны небрежно, одежда помялась. И еще было что-то непривычное в его осанке, выражении лица и положении ушей… Майя не сразу понял, что Сетерис Нелар боится.
Дело было не в том, что Сетерису нечего было бояться; просто Майя никогда не видел его испуганным, даже не мог представить своего грозного опекуна в таком состоянии, поэтому не знал, как себя вести и что говорить.
Сетерис опустился на пол, и впервые с начала царствования Майя без угрызений совести оставил просителя стоять на коленях.
– Мы говорили с твоей женой, – начал он.
Сетерис вздрогнул, как от прикосновения раскаленной кочерги, и Майя догадался, что именно этого разговора его бывший наставник боялся больше всего. Наверное, Майе наконец-то следовало бы торжествовать, но он не чувствовал ни радости, ни удовлетворения.
– Она уверяла нас в том, – мрачно продолжал Майя, – что вы всецело преданы нам.
– Да, это правда, я ваш верный подданный, ваша светлость, – ответил Сетерис устало и равнодушно, словно не ждал, что ему поверят. Поза и положение ушей говорили о покорности судьбе. – Клянусь.
– Почему?
Стражники и телохранители Майи уставились на него в недоумении, но Сетерис даже не пошевелился. Он понял смысл вопроса.
Майя ждал. За десять лет их общения ему не приходилось видеть Сетериса в растерянности. Наконец, заключенный заговорил странным голосом, одновременно умоляющим и гневным:
– Потому что Улерис Чавар – глупец. А я верю в закон. И считаю, что вы верите в закон.
Для Сетериса это было совершенно невероятное высказывание; в иных обстоятельствах Майя мог бы счесть его похвалой. Прежде он ни разу не удостоился похвалы от своего наставника. Сетерис поднял голову; у него был отчаянный, дикий взгляд.
– Возможно, я совершил немало дурных поступков, ваша светлость, но я не предатель.
И Майя вспомнил, что Сетерис уже побывал в подобной ситуации, он стоял на коленях перед императором, обвинявшим его в измене. Но в тот раз все закончилось иначе. Майе снова захотелось получить ответ на вопрос, который все эти годы мучил его и прочих обитателей поместья. И вот, наконец, он спросил:
– Почему тебя сослали в Эдономи?
Сетерис горько рассмеялся – так он никогда еще не смеялся.
– Я сказал покойному императору, вашему отцу, что если, по его мнению, я был виновен в измене, меня следовало отдать под суд, а не запирать в Эсторамире, как нашкодившего пса. У него было такое лицо… Я подумал, что он тут же прикажет меня убить. Потому что я не был виновен в измене, и он это знал. Но я пытался им манипулировать, и он разгневался. Он никогда не мог справиться с гневом. И меня отправили в Эдономи. С вами.
Они помолчали, вспоминая жизнь в обветшалом охотничьем домике среди болот. Через минуту Майя медленно произнес:
– Мы могли бы снова отправить тебя туда.
– Ваша светлость, я не сделал ничего плохого! – в отчаянии воскликнул Сетерис. Страх, наконец, заставил его забыть о сдержанности и благоразумии.
– Я знаю, – усмехнулся Майя. – Но я тебя ненавижу, и ты это прекрасно
