Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой - Петр Ингвин
Для меня и Томы школьная жизнь заканчивалась. Отъезд назначили на утро. Когда Зарину кто-то позвал и отослал с небольшим поручением, наклоном головы я указал Томе на свою комнату.
Немой вопрос в ее глазах вспыхнул лишь на секунду. Кивок подтвердил, что она поняла и сейчас придет. Чудовищно скрежетнувшую дверь, благим матом сообщившую свое мнение о скором отъезде хозяина, пришлось оставить открытой. Вошедшая через несколько мгновений Тома сумела затворить ее беззвучно. О, как. Не того хозяина ей определили. Или у женщин даже здесь свои хитрости?
Я плюхнулся на свой лежак. Поглядев на идеально заправленный Заринин, Тома вздохнула и присела на табурет.
– Объявляю всеангельский военный совет. – Я закинул руки за голову. – Вопрос один.
– Что делать будем? – угадала Тома.
– Именно.
– Сейчас или вообще?
Вопрос уже не вызвал глупых шуток, он стал вопросом жизни и смерти.
Кто-то прошел возле самого окна.
– А ты? – сказал этот кто-то невидимому соседу.
– А что я? – отчетливо прозвучал ответ, словно говорили прямо у нас в комнате. – Она царевна, а я кто?
Неравенство ломает судьбы и здесь. А со слов царевен – в стране все идеально, сплошное равноправие. Ну-ну.
Шаги удалились. Тому как ветром снесло с табурета, она примостилась возле моих ног на краешек лежака, одна рука нашла и крепко сжала мою, другая приложила палец к губам. Я тихо сказал:
– Насчет вообще – без обсуждений: собраться всем вместе и линять домой. Меня волнует, что делать сейчас. Прямо в эту минуту. Другой возможности самостоятельно покинуть школу может не быть.
– Предлагаешь бросить все и бежать к неведомому Кудеяру? – вышептала Тома, и выражение на лице сообщило, что такое развитие событий ее не вдохновляло.
– Варвара сказала, что Кудеяром занялись царберы. Куда бежать? Как искать? Чем питаться, чем защищаться от волков и людей? У нас больше шансов погибнуть или попасться… и тоже погибнуть, чем найти Малика. Давай накидаем все известные факты и тогда примем решение. Что мы имеем?
– Ничего, – грустно улыбнулась Тома.
– Имеем, что двое из нашей четверки завтра отправятся в крепость, один находится в лесах и в опасности, еще один в безопасности, но далеко в башне.
– Какие же у нас варианты? – еще грустнее поинтересовалась Тома.
– Бежать искать Малика или послушно ехать с Варфоломеей. Пока все.
– Минусы первого варианта понятны. Какие ты видишь у второго?
– Единственный. Кромешная неизвестность. В конце концов нас привезут в крепость, где будет что-то, чего не знает никто.
– Я за второй, – отпустив меня, Тома подняла руку как при голосовании.
– Вообще-то, я тоже. – Моя рука поднялась рядом. – Единогласно.
– Едем с Варфоломеей. – Тома повеселела. – Мы уже царевны. Если так продолжится дальше…
Оптимистка. Я вздохнул.
– Ты царевна, а я ни пойми кто.
– Ты тоже царевна. – Тома поднялась. – Отличная царевна. Если не проколешься – можешь сделать замечательную карьеру.
– Если, – снова вздохнул я.
Она вышла.
У меня оставалось незавершенное дело. Разговор, в котором необходимо поставить точку. Покрутившись среди высокопоставленных гостей, я дождался, когда папринций ненадолго остался один. Незаметно слиняв из толпы, я со всех ног бросился к нему.
– Дядя Люсик. Пара вопросов. Можно?
Папринций быстро огляделся по сторонам.
– Пошли.
Кабинет у него временно забрали, разместиться пришлось в спальне, куда переехали с трудом поместившиеся стол, стул и длинная лавка. Приглашающий жест усадил меня на лавку, сам папринций сел за стол. Мы оказались друг напротив друга почти вплотную.
– Вижу, молодой человек… прошу прощения, царевна Василиса, – он как-то очень по-доброму и не обидно усмехнулся, – раз вы приперлись до занятого человека, вас мучает информационный голод, помноженный на череду сумасшедших событий.
Нервные пальцы привычно забарабанили по столу, осунувшееся лицо смотрело мимо меня.
– Да, – признал я, расположившись на краешке скамьи, словно готовясь взлететь. – Вопросов много. Старых и новых. Начну с незавершенного старого. Зачем вам воздушный шар?
Глаза папринция обратились в щелки. Никогда не видел его взбешенным, но тут, кажется, достал по-настоящему.
– Щас скажу, только шнурки на тапочках поглажу! На своем хуторе будешь делать погоду… ну, устанавливать порядки, – даже в гневе он продолжал оставаться педантичным учителем, – иначе твой барометр займет место в музее недоразумений. Вопреки закону я сохранил тебе жизнь, а ты в благодарность строишь такие коники, что таки прямо нарываешься иметь тебя в виду и крупным планом. Быстро взял на два тона ниже и извинился.
– Извините, – в шоке от услышанного выдавил я.
– Вот так. Теперь задавай приемлемый вопрос, но сначала подумай: стоит ли.
– Подумал. Меняю тему. Вынужденные жуткие самоубийства на стене спасли жизни остальным, но захотелось узнать: как у вас казнят?
– Зависит от преступления и обстоятельств. Могут оставить без воды и еды. Иногда вешают. Бывает, отрубают голову или сжигают. Последним особенно грешат святые сестры. Если преступление совершено из благородных мотивов (такое тоже случается), а не казнить нельзя, разрешают совершить самоубийство – вспороть себе живот или перерезать шею.
– На стене Дарья намекала насчет кладбища.
– Царисса Дарья, – автоматически поправил дядя Люсик. – Да, кладбище – худшее, что может быть.
– Закапывают заживо?! – Мурашки побежали по коже.
– Здесь не закапывают.
Прямо перед окном пронеслись бойники с дымившимися чугунками в руках. Повеяло вкусным. Папринций подвигал челюстью, вечно усталый взор вновь скользнул на меня:
– Если тебя разоблачат, как Фому, накажут именно кладбищем. Плохо. Казнь на кладбище – когда при свидетелях отпускают.
– Отпускают? – не поверил я. – Наверное, стреляют в спину?
– Здесь не стреляют, – равнодушно отмахнулся дядя Люсик. – Здесь не из чего стрелять.
– То есть, – уцепился я за оговорку, – вы знаете, как и из чего стреляют?
Брови папринция снова сползлись к переносице. Голос раздался ровный, но жесткий:
– Допустим, из гнука, который запрещен. Потому и не стреляют. Хватит с вас морочить мою полуспину! Нашел Шаю, понимаешь. А я еще надеялся, что мы сработаемся…
Очень уж много чисто земных выражений. Мало того, чисто одесских, слышанных в основном по телевизору и от одного знакомого пилота-инструктора. Мелькнула шальная мысль. Я ляпнул:
– Имя Шурик вам ничего не говорит? Волосы рыжие, увлекается дельтапланеризмом…
Лицо собеседника приобрело землисто-серый оттенок. Затем стало зеленым. Наконец, побледнело.
– Что с ним?!
Я впервые увидел в папринции не должностное лицо, не винтик из слаженного механизма местной системы, а человека. Смертельно усталого, сгорбленного годами и бедами, но не потерявшего надежду. Теперь вновь обретшего ее.
– Он жив? Где он?!
– Вы его знаете? – У
