По серебряному следу. Дворец из стекла - Корнелия Функе
Офелия развернулась и пошла по улице мимо поющих и карлицы с горячими каштанами. Еще немного поколебавшись, Табета отправилась за ней. Ночь действительно была очень холодной. Табета спала на скамье в кухне Фуентесов. Бесспорно, это был самый теплый ее ночлег за долгие годы. Когда они вернулись, Борга все еще готовила. Головой она едва не подпирала потолок – дом был одним из самых старых в Лондре, из тех, что пережили Великий пожар. Десять хобов, служивших троллихе поварятами, – мужчины, женщины и дети – все вместе уместились бы на одной из деревянных разделочных досок. Некоторые жаловались своими щебечущими голосками: мол, чтобы успеть выполнить все принятые Фуентесами заказы на Рождество, им придется работать до рассвета. Однако Борга раздраженным хрюком заставила их замолчать, и Табета уснула под песню, которую троллиха напевала себе под нос. Песня была печальной и в то же время удивительно мелодичной.
* * *
Когда Табета проснулась, Борги на кухне уже не было, а хобы спали среди гор перемытых кастрюль и сковородок. В окно пробивался утренний свет, и в бледных лучах танцевали несколько травяных эльфов, но сладких снов они Табете не принесли. Помнила она не много, но сон ей приснился нехороший. Там были Артур Соамес на пару с дюймовиком Бартоломью Джейкса и Офелия с шестью руками – и в каждой по изящному бокалу на высокой ножке.
Табета поискала Офелию в трактире, но той нигде не было. Девочка по имении Сью, которую Табета уже несколько раз видела за стойкой, рассказала, что Офелия ушла. Она не вернулась и к тому времени, когда девочка открыла двери первым посетителям. Не появлялся и посыльный от Артура Соамеса. Прождав два часа, Табета с радостью спустилась бы к реке: в конце концов, безмятежное течение воды всегда успокаивало ее мысли. Но она боялась, что бокал доставят в ее отсутствие – и продолжала ждать.
И ждала.
И ждала.
И ждала.
* * *
Офелия вернулась сразу после обеда, и щеки ее от мороза были такими же красными, как накрашенные помадой губы. Табете хотелось спросить: «Где ты была?» – но она не спросила. «Все будет хорошо», – сказала она самой себе. Она даже сумела улыбнуться Офелии, но та не улыбнулась в ответ. Она почти не говорила с ней, будто они никогда прежде не встречались, и в течение следующих двух часов Табета несколько раз ловила на себе ее отрешенный взгляд, наблюдая за тем, как Офелия подает суп матросам и портовым рабочим с улыбкой, что была только на губах.
«Ты ее совсем не знаешь», – нашептывало Табете сердце. Или что там еще иногда шептало у нее в душе. Как ты можешь ей доверять, если вы только что познакомились? С чего бы? Зачем? Она снова и снова задавала себе эти вопросы, все больше ощущая себя невидимкой в переполненном трактире, когда Офелия избегала смотреть в ее сторону, как богатые женщины на улице. Раньше нужно было думать! Платье, помада, да даже акцент… и вся эта изощренная ложь! А Табета доверила ей единственную по-настоящему ценную вещь из всего, чем владеет.
Когда часы пробили три, трактир был так полон, что снаружи у входа образовалась очередь. Однако посыльный от Соамеса так и не появлялся.
Не появился он ни в четыре, ни в пять, когда фонарщик на улице зажег газовые фонари. Табета схватила Офелию за руку, когда та обслуживала человека, чье лицо покрывали татуировки с изображением русалок и водяных.
– Почему бокал еще не принесли?
Татуированный окинул ее мрачным взглядом. Ясно было одно: посетители примут сторону Офелии, а не илового жаворонка, нашедшего тут спасение от холода и спавшего на кухонной скамье.
– Не знаю. Может, Соамес не успел. А может, осколка не хватило. – Офелия не смотрела на нее. Голос ее звучал устало и так, словно мыслями она была не здесь.
Или как у того, кто что-то скрывает.
– Вы с Соамесом сговорились! Поэтому его посыльный и не пришел. Вот почему ты послала за мной вашу троллиху! Ты с самого начала все спланировала.
– Что спланировала? – Офелия высвободила руку с силой, поразившей Табету.
– Ты украла его у меня! Вот что. «Давай лучше сделаем вид, что он мой». Могу поспорить, что ты сказала Соамесу принести бокал, когда этого глупого илового жаворонка здесь уже не будет!
Человек с татуировками встал в полный рост за спиной Офелии. Русалки у него на лбу шевелились. Наверное, он натер кожу эльфовой пыльцой.
– Дичь какая-то. – Голос Офелии был холоден как лед. – Не знала, что ты тоже мастерица рассказывать сказки.
– Я-то точно не такая одаренная сочинительница, как ты, – или, лучше сказать, лгунья? – Табета ненавидела слетающие с ее губ слова, но еще больше ненавидела чувствовать себя круглой дурой. – Бокал предназначался мне. Впервые мне досталось что-то хорошее, а ты у меня его украла!
Офелия только смотрела на нее черными глазами, такими непохожими на серые, как гусиное перо, глаза Табеты, унаследованные той от матери.
– Неблагодарный! Фо-о-от ты-ы кто!
Все посетители, даже татуированный, втянули головы в плечи, когда в проеме кухонной двери появилась Борга. Дверную раму она заполняла плотнее самой двери.
– Ну кане-е-ешно. Ты про-о-осто зло-о-ой илофый жафоронок, фоня-я-яющий рыбой. Оста-а-афь ее ф покое!
Сжав кулаки, Борга вышла из-за стойки. Табете уже представлялось, как та охаживает ее кулаками по всему телу, но троллиха остановилась, когда на ее пути встала Офелия.
– Да не мальчишка это! – сказала она. – Ну, так кто же из нас двоих лгунья? Никому не доверяет. Только о себе и беспокоится. Пусть идет. Мне плевать, что она говорит.
В последний раз бросив на Табету взгляд черных глаз, она отвернулась и погнала работать хобов, застывших на стойке, словно их приморозила там зима.
– Мне следовало бы знать! Однорукая девчонка… – Табета ненавидела свой голос, такой пронзительный, такой обиженный, как у маленькой девочки, сидящей рядом с мертвой матерью. Девочки, совершенно одинокой – навсегда. Яростный, испуганный голос. Проклятое Рождество! Оно вернуло все воспоминания. Но слова продолжали извергаться. – Да, однорукая! – кричала она. – И то, что ты такой родилась, наверняка тоже ложь! Так наказывают воров: отрубают им руку!
Борга тяжело шагнула к ней.
– А теперь фон отсюда! – проревела она.
Некоторые из посетителей зашаркали ногами, задаваясь вопросом, не относится ли это и к ним.
– А ты вообще безрукая, Табета Браун, – спокойно сказала Офелия, – и даже не понимаешь этого.
Эти слова полетели за Табетой на улицу. Она с такой силой хлопнула дверью, что железная вывеска стукнулась о фасад старого дома и эхо прозвучало гулко, как погребальный перезвон колоколов.
* * *
Табета отправилась в долгий путь к Хрустальной улице, и на этот раз троллиха не расчищала ей дорогу в толпе. Но Рождество тем временем уже опустошило улицы и заполнило дома. Пробежав с полчаса по всеми покинутому центру города, она, запыхавшись и с дрожащими коленями, вновь стояла у лавки Артура Соамеса, выкашливая раздирающий легкие ледяной воздух.
В лавке было темно, светились только
