Город, которым мы стали - Нора Кейта Джемисин
Мэнни обращает взгляд на Паулу, но не для того, чтобы напасть, а чтобы понять.
– Вы не могли «подготовить» нас к такому, – говорит он. – Никак.
Окидывая его циничным взглядом, Мэнни думает, что Паулу все еще выглядит неважно. Бразилец уже стоит сам, рядом с небольшим холодильником в офисе Бронки, но все еще горбится. Под глазами у него темные круги. Тем не менее он осторожно, с достоинством выпрямляется.
– Я бы сначала объяснил, каковы ставки, – говорит он. – Вы все – эгоисты, как и всякий человек, но сущности вроде нас не имеют права думать лишь о себе. От аватара города зависят тысячи и миллионы жизней. Наш Враг уже ворвался в ворота, и времени больше нет. Если вы выяснили, где находится главный, то вы обязаны пойти к нему. – Он делает глубокий вдох. – А затем сделать то, что потребуется.
Из всех присутствующих первой из себя выходит Падмини. Мэнни этого не ожидал. Она кажется такой милой девушкой. Но она отскакивает от стены и бросается на Паулу, отталкивая его к холодильнику.
– Вы хотите, чтобы этот… эта… тварь… нас убила? Сожрала? Да вас даже не было рядом, когда вы были нужны нам, а теперь вы просто заявляетесь сюда и говорите нам умереть? Как вы смеете! Как вы смеете?!
Мэнни реагирует не задумываясь и хватает ее за плечи прежде, чем она успевает сделать что-то еще. Он делает это по двум причинам: во-первых, потому что Паулу поморщился, когда Падмини толкнула его, словно его травмы оказались серьезнее, чем они предполагали, или будто ее толчок причинил ему гораздо больше боли, чем должен был. «Только Нью-Йорк может так сильно ранить Сан-Паулу здесь, в черте города». Пусть союзник из Сан-Паулу не самый надежный, но Мэнни подозревает, что он им еще пригодится.
Вторая же причина более рефлекторна. Дело в том, что Падмини назвала главного аватара «тварью».
– Прекрати, – рявкает он на нее. Мэнни понимает, что ему не стоит срываться на ней. Все же Падмини злится не просто так. Но он не может вынести ее отречения от главного аватара – от Нью-Йорка. Ведь они все – его часть. Мэнни тоже это чувствует, в тех уголках собственной личности, которые еще три дня назад не существовали: все, что они могут сделать с другим городом, они также могут сотворить и друг с другом. Но если Нью-Йорк станет воевать с самим собой, последствия будут ужасны – ведь разве может человек пырнуть себя ножом в живот и остаться невредим?
Падмини вырывается из его хватки, тут же стискивая руки в кулаки. Мэнни уже готовится к схватке, как человек и как остров с хрупкими небоскребами, построенными по самой низкой тендерной цене. К счастью, Падмини лишь кричит на него:
– Замолчи! Я больше не хочу тебя слушать! Ты сумасшедший. Ты, наверное, вообще хочешь, чтобы он тебя съел. Зачем мне становиться одной из вас? Ух-х-х!.. – Она отворачивается, всплескивает руками и издает звук, похожий на рычание.
– Я тоже не хочу умирать, – отвечает он и тут же продолжает говорить, не давая себе задуматься над остальными словами Падмини. – И мы точно не знаем, умрем или нет! Паулу ведь сказал: происходит нечто необычное, непохожее на все предыдущие случаи. – Мэнни поднимает глаза и сурово смотрит на города-чужаки. Паулу старается делать вид, что он вовсе не опирается на холодильник, чтобы не упасть. Конг просто бесстрастно смотрит на Мэнни. – Я вижу, что вы тоже растеряны. То, как мы пробудились, и то, как действует с тех пор Враг, – вы оба ждали чего-то другого и раз за разом удивляетесь тому, что происходит. Похоже, сейчас вы знаете не больше нашего!
– Возможно, это и так, – с готовностью соглашается Конг. Вид у него скучающий. Неудивительно, что Паулу его на дух не выносит. – Рождение нового города действительно каждый раз проходит по-разному. Вам стало бы легче, если бы я умолчал о том, что во всех известных нам прецедентах второстепенные аватары исчезали?
– Нет. Нам нужно было узнать об этом, – говорит Бруклин. Она единственная пока что не поднялась на ноги и по-прежнему сидит в самом большом из разномастных кресел Бронки, чинно скрестив ноги и сложив руки на коленях. Наверное, только Мэнни видит, как побледнели ее костяшки.
Конг секунду смотрит на нее, затем согласно склоняет голову.
Падмини отворачивается и начинает расхаживать по тесному кабинету Бронки, что-то бормоча себе под нос. Она все время перескакивает с тамильского на красочные английские ругательства. Мэнни пытается не обращать на нее внимания, дать ей спокойно выговориться, но затем она произносит:
– Kan ketta piragu surya namashkaram, – что переводится не то как «Зачем смотреть на солнце, если ты уже ослеп?» или «Зачем заниматься утренней йогой, если ты поздно проснулся?», и Мэнни все же не сдерживается.
– Мы друг другу не враги, – говорит он. Падмини останавливается и пристально смотрит на него. – Враг у нас один, и она уже напала на каждого из нас, на некоторых даже несколько раз. Главный же пока не пытался нам навредить. Он на нашей стороне. У него нет причин желать нам смерти…
– Ты этого не знаешь, – со вздохом говорит Бронка.
– Неважно, хочет он нас убить или нет, новенький, – говорит Бруклин. Ее голос стал жестче. Она скрещивает руки, глядя на Мэнни поверх них. Она все еще заметно измотана битвой с тварями, которые напали на ее семью, и потрясением от утраты собственного дома. – В жизни очень много дурного делается вовсе не по личным мотивам. Этот главный мог любить нас всех как родных братьев и сестер, но в конце концов он сделает то, что должен. Как и мы на его месте. Миллионы жизней в обмен на четыре? – Она пожимает плечами, как будто бы беззаботно, хотя это не так. – Тут даже обсуждать нечего.
Мэнни кивает ей, благодарный за поддержку. Бруклин в ответ смотрит на него прямо и холодно. Так он понимает, что она сказала это не для него.
Затем Конг тоже кивает.
– Что ж. Теперь вы все знаете. Тогда пошли.
Все поворачиваются и смотрят на него. Даже Мэнни качает головой, поражаясь полному отсутствию у него такта.
– Поспешил ты, чувак, – говорит Венеца. Одному богу известно, что она обо всем этом думает, но общий смысл девушка явно улавливает. – Капец как поспешил.
– Да мне плевать, – спокойно отвечает Конг. – Все вы заслуживаете знать правду, но в одном Паулу прав – места для сентиментальности, индивидуализма или трусости уже не осталось. Только что по дороге из аэропорта Кеннеди я видел, как белые щупальца покрывают целые кварталы. И вы заметили, что они сплетаются в постройки?
– В постройки? – Бронка хмурится. – Какие, например?
– Такие, что мне и сравнить их не с чем. На Статен-Айленде я видел… – Конг впервые колеблется и как будто сомневается. Затем он качает головой, и его выражение лица становится прежним. – Нечто вроде башни. Представить не могу, для чего она нужна. Но если ее построила Враг, то она явно затевает что-то недоброе.
Венеца резко встает и выходит из кабинета Бронки, оставив дверь открытой. Уже поздно, но закатные лучи еще проникают через главное окно галереи, поскольку ставни пока никто не опустил. Все смотрят на девушку, а она тем временем останавливается у большого окна, купаясь в косых красных лучах, и подается вперед, вглядываясь вдаль. Затем она указывает на окно, поворачивается и кричит им:
– Башня, да? Эм-м, вот такая?
Все спешат в главную галерею и собираются у окна рядом с ней.
Отсюда ее трудно разглядеть. На таком расстоянии она кажется маленькой, хотя и изгибается дугой над деревьями, зданиями и мчащимися по какому-то шоссе машинами. Мэнни приходится прищуриться, чтобы разглядеть ее: башня похожа на нечто среднее между гигантской поганкой и воротами в Сент-Луисе: это неровная арка с кривыми изгибами и изворотами,
