Александр Ломм - Ночной Орел
— Очень просто. Поедем все вместе.
Так и сделали. Выпили наскоро горячей коричневой бурды и вышли на улицу. За ближайшим углом их ждала старенькая «Татра». Ивета задёрнула в старомодной кабине цветастые занавески на окнах, и машина тронулась. Через час Марта уже была в знакомой комнате с мебелью красного дерева. Здесь её ждали Горалек и ещё один мужчина. Ивета положила на стол орех и вышла, чтобы заняться Индрой.
Горалек расколол орех, вынул из него комочек тонкой бумаги. Доктор Коринта писал: «Дорогие друзья! Каждый день готовлю для вас новое послание, но передать не могу — никто не приходит. Всё ли у вас в порядке? Иван Кожин поправляется, уже начал ходить, но радости в этом для него мало. Фашисты принялись проделывать над ним различные опыты, которые может вынести не всякий здоровый человек. Кожин держится молодцом. Не нужно принимать никаких мер для нашего освобождения, не нужно зря рисковать жизнью. Виллу охраняют тридцать шесть эсэсовских головорезов. Подступы к вилле заминированы, где-то в подвалах укрыто десять ящиков взрывчатки. В случае атаки фашисты уйдут через подземный ход, направление которого мне, неизвестно, а виллу взорвут. Не исключено, что нас с Кожиным они предварительно расстреляют. Мы вырвемся сами. У нас уже есть для этого средство. Если удастся ещё раз передать нам письмо, просим сообщить, как обстоят дела на фронте. Шлём вам всем горячие приветы и особый привет от Ивана Ивете. До скорой встречи, дорогие друзья! Доктор Вацлав Коринта».
— Смелый человек этот Коринта, — сказал майор Локтей ознакомившись с письмом. — Но что это всё-таки за работа, о которой он пишет и на которую возлагает надежды?
— Неизвестно. — ответил Горалек. — Фашисты тоже возлагают большие надежды на его работу.
— Всё это правильно, майор, но сейчас мы вряд ли что-нибудь выясним. О своей работе нам расскажет сам Коринта, если, конечно, захочет и если мы вообще с ним встретимся. А сейчас нужно решать вопрос о наших дальнейших действиях.
— Да тут, по-моему, дело ясное. Атаковать лабораторию мы не имеем права. Остаётся одно: брать главарей этой банды.
— Я знал, что ты предложишь это, — сказал Горалек. — Для этого я и пригласил нашу сотрудницу, бывшую жену доктора Коринты. Пани Марта, прошу вас! Марта поспешно подошла к столу. Мужчины встали. — Знакомьтесь, — продолжал Горалек, — это товарищ из Москвы, а это член нашей группы, Марта Штильберг, единственный человек, который может обеспечить операцию по захвату начальников лаборатории «HV». Садитесь, пани Марта. Вам придётся выполнить ещё одно задание. Думаю, что на сей раз последнее…
12
Доктор Коринта писал в своём письме правду: выздоровление не принесло Кожину никакой радости. Как только он начал ходить, Лариш-Больц забросил свои психологические сеансы и приступил к более радикальным мерам воздействия на «упрямого феномена».
Недаром Кожин с первой же встречи окрестил магистра феноменологии «фашистским инквизитором». Каждое утро, сразу после завтрака, Кожина поднимали с кровати-весов и вели в «операционный зал экспериментальной феноменологии» — так Лариш-Больц называл специальную камеру, оборудованную в гимнастическом зале виллы.
Кожин ещё плохо ходил: ноги его подкашивались после первых же десяти шагов, лоб покрывался холодным потом, в висках стучало. Но ему не давали упасть. Рыжие детины в чёрной форме подхватывали его и тащили дальше чуть ли не волоком. В «операционном зале» Кожина клали на холодный клеёнчатый диван и давали передохнуть.
— Феномен должен быть в хорошей кондиции, чтобы показать свой талант! — цинично заявлял Лариш-Больц и, пока Кожин приходил в себя, хлопотливо готовил к работе новое приспособление для пыток.
Что правда, то правда — в своих экспериментах магистр феноменологии никогда не повторялся. На каждый день он готовил для своего подопечного новый сюрприз. По конструкции иных замысловатых сооружений Кожину не сразу удавалось догадаться, какие очередные пытки его ожидают — будет ли господин магистр подвешивать его за руки к самому потолку (пусть обезвесится, если ему больно) или опускать его сверху на раскалённый лист железа (пусть взлетит, если не хочет поджарить себе ступни). Кожин скрежетал зубами от боли. Вся его воля собиралась в комок: «Не лететь! Ни в коем случае не лететь!» Иногда он не выдерживал пыток и, застонав, терял сознание. Тогда Лариш- Больц передавал его своим ассистентам и уходил придумывать новые эксперименты.
Часа на два-три Кожина оставляли в покое. Но во второй половине дня опыты возобновлялись.
— Я заставлю вас взлететь, господин Кожин! Моя воля сильнее вашей! Вы только напрасно продлеваете свои мучения! — со зловещим спокойствием говорил ему Лариш-Больц.
— Я не умею летать, господин магистр. — тихо отвечал Кожин.
— Посмотрим!.. Эй, привязать господина Кожина вверх ногами! Сейчас мы заставим его немножко понырять в горячую воду!
И снова пытки, и снова мозг напряженно бьется над одной только мыслью: «Не лететь!»
Так проходили дни. Но и наступление ночи не приносило Кожину желанного отдыха. Каждый вечер перед сном Кожин по полчаса, а то и по часу занимался самовнушением. «Я не умею летать! Я не умею летать! Не умею, не умею, не умею!» — твердил он мысленно, но, несмотря на это, каждый вечер засыпал в страхе, что ему привидится сон и он выдаст себя резкой потерей веса или даже непроизвольным парением над кроватью.
Сон его стал тревожным. Он часто просыпался среди ночи, с опаской смотрел на дежурного лаборанта, сидевшего перед стрелкой весов с блокнотом в руках, и снова внушал себе мысль о том, что не умеет летать. В результате ночь не приносила отдыха. С Коринтой Кожин виделся теперь редко. И не только потому, что его самого почти не оставляли одного, но и потому, что к-овского врача тоже теперь почти не выпускали из лаборатории.
В изготовлении агравина возникли какие-то неожиданные трудности. Реагенты словно сговорившись, давали совсем не те результаты, которые от них требовались по теоретическим расчётам.
Коринта нервничал, совершал ошибки. Он знал о ужасном положении Кожина, знал, что тот не сможет долго противостоять жестоким пыткам.
13
Агравин был составлен четырнадцатого апреля. Просматривая протоколы опытов, доктор Коринта нашёл, наконец, ошибку, из-за которой вся работа зашла в тупик. Замена очень сходных по действию реагентов произошла по вине невнимательного лаборанта. Никому ничего не сказав, Коринта повторил опыт и полученную каплю препарата впрыснул в кровь белой мыши.
