Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2) - Мэтью Стовер
За плечом Ангвасса мягко говорит: - Не надо.
О, разумеется. - Как желаешь. - Я отпускаю рукоять, пожимая плечами, и делаю шаг назад.
Он почти рыдает от благодарности, хватаясь за рукоять и выдирая нож из стола. Пока нож качается туда-сюда, я роняю ройял в пришпиленную ладонь.
Я все же не вор.
С прикрывающей спину Ангвассой отхожу к выходу. Может, хоть один что-нибудь предпримет. Или просто скажет.
Что угодно. Только дайте повод.
Но они лишь скучиваются, тихие, и знаете, было бы неплохо остаться на ночь в этой говенной дыре, ведь они наверняка перешептываются, строя козни, и их план даст мне искомый повод.
Ага, да ладно.
Делианн как-то спросил: хоть одно мое дело окончилось без кровавого насилия? Может, в следующий раз смогу ответить.
Полная ночь. Луна гладит вершины гор серебряной кистью. Мерин даже не поднимает головы, пока я снимаю удила и ремни. Режу подпругу, позволяя седлу свалиться в грязь.
Ангвасса выходит из двери. - Любовь Хрила восстановила ему руку, как и ожоги другого человека.
- Ага, спасибо. - Я бросаю быстрый взгляд. Она взяла одну из бочек с элем, обвязав веревкой и подвесив на плечо. - Вижу, Любовь Хрила также восстановила запас пойла.
Она ставит бочку в грязь. - Еще не оценила качество. К лучшему. Алкоголь мешает мне видеть несовершенства окружающих.
- Что это, оскорбление? В следующий раз получится лучше.
- Ты провоцировал, - говорит она. Мягко. Без обвинительной гримасы. - Не появись я, он был бы мертв. Возможно, ты тоже.
- Если бы не было тебя, я подкрался бы незаметно.
- Ты решил его убить прежде, чем вошел внутрь. И атаковал, когда мог бы ретироваться.
- Его никто не заставлял вытаскивать нож.
- Больше никаких отрицаний?
- Нечего отрицать. Он жив. И временно здоров. Кому какое дело, кто первый начал?
Отрезаю переметную суму и вытряхиваю ее. Набор инструментов и пакет сушеного мяса валятся наземь рядом с седлом. - Если не против, проверь другие, ищи зерно или сухофрукты. Думаю, мой коник голоден.
Пока она ищет, я набираю воды из ближайшей поилки в суму. Треть успевает вытечь через швы, пока я несу ее мерину, но это неплохо. С водой нужно быть осторожным, я не знаток и не понимаю, насколько он обезвожен, но нельзя давать слишком много.
- И что это за лошадь, если ты готов за нее убить?
- За него. - Я несу еще воды. - Не в нем дело. В той, что поступает с лошадьми вот так. С любыми.
- Не похоже, что он страдает.
Я держу суму, конь снова пьет. - Ты не знаешь, как смотреть.
- Простишь, надеюсь, мои слова? Лошади, в конце концов, всего лишь живность. Скот.
- Так их видим мы. Но они не такие. - Я пожимаю плечами. - Если я сочту тебя двухгрошовой шлюхой, сосущей прямо за стойкой бара - чем это делает тебя?
Лампа дает мало света, но я вижу сведенные брови.
- Это делает тебя, - говорю я серьезно, чтобы не приходилось гадать, - Легендарной Леди Ордена Хрила.
- Да, - отвечает она легко. - Понимаю. Я та, кто я.
- Верно. А что будет со мной за подобные оценки?
След улыбки. - Потеря сознания. Или смерть.
- Вот почему так удачно, что большинство лошадей добрее тебя. - Я смотрю искоса. - Почему-то вспомнилось, как хриллианцы относятся к огриллонам.
Она каменеет. - Огриллоны не милашки.
- Зависит от смысла этого слова.
- И их вовсе не угнетают на Бранном Поле.
- Нет? Останови одного из ваших драных рикш посреди ночи, потом приходи и расскажешь.
- Если огриллоны правили там, где ныне правит Хрил...
- Рабовладение портит обе стороны. Ты видишь так, они - совсем иначе. Не знаю, ранит ли тебя это или ты лишь прикрываешь дерьмо, да и плевать мне. Так и так, это уродливо.
- Если тебе все равно, зачем говоришь?
- Потому что тебе не все равно. - Бросаю пустую суму. - Тут ты не вольна. Такая, какая есть.
- Урок твоей лошадиной ведьмы?
- Она не моя. Скорее я - ее. Ну, не совсем. Обычно она всего лишь не убегает.
- Должно быть, необычайно терпелива.
- Ты не поймешь, что такое терпение, пока не встретишь ее. - Я снимаю поводок с одного из крюков и завязываю у мерина на шее. - Пойдем.
- И куда нам идти?
- Вверх по реке. Недалеко. - Кладу на плечо свой мешок. - Нужно отойти от города.
- А его снаряжение?
- Оставим. Бери свой тюк. И бочку.
- Что будешь делать без седла и удил? Отпустишь коня?
Я улыбаюсь. - Увидишь.
Мерин бредет впереди; похоже, он движется слишком медленно и осторожно потому, что ожидает кнута вне зависимости от избранного поведения. Слишком пугливый, чтобы дать мне приласкать себя, он даже не смотрит в глаза, и всё, что могу - тихонько гудеть: - Хорошо, большой парень. Идем. Еще немного. Иди. Всё хорошо.
Я бурчу почти неразборчиво, ведь слова не важны, важен звук голоса, спокойного человеческого голоса, без гнева и угроз. Голоса, который не похож на крик того мерзавца, у которого я его забрал.
Нам не приходится уходить далеко. В сотне ярдов от последних домов натыкаемся на широкий пустырь, сорняки и кусты вдоль ручья, что вьется к реке. Я снимаю веревку и отступаю, и бедная затраханная скотинка даже не опускает голову к траве. Следит за мной белым краем левого глаза, соображая, как именно я ему сделаю больно.
Я обхожу его, почти на расстоянии руки, и подмигиваю, продолжая говорить. - Не бойся. Не обещаю, что тебе не будет больно, лишь что я никогда тебя не ударю. А если смогу облегчить боль, сделаю что нужно. Я не привык быть таким, но всё меняется. Не бойся.
- Говоришь с ним, как с личностью, - тихо произносит Ангвасса. - Как будто он поймет.
- Он понимает. Не так как ты, осознавая смысл слов. Ну, я так не думаю. Хотя кто знает? Лошади глубоки.
- Но откуда ты знаешь, что он вообще понимает?
Пожимаю плечами: - Я видел. Когда говоришь им правду, они понимают.
- Так чего он сейчас боится?
- Возможно, что я передумаю.
Медленно и осторожно Ангвасса садится на землю. - Начинаю понимать,
